Башня. Новый Ковчег 3
Шрифт:
— Я девушку жду, — пролепетал Сашка, видя, что Кравец ждёт от него ответа. — Она… она задерживается.
— Девушку, — протянул Кравец. — Вот даже как. Всё же удивительные существа эти женщины. Просто удивительные.
И, наклонившись к Сашке на самое ухо, произнёс фальшиво-приятельским тоном:
— Тебе ещё кто-то даёт, да?
Сказав это, Кравец рассмеялся, засунул руки в карманы и лёгкой походкой зашагал прочь.
Сашка почувствовал, как его лицо заливает краской, и в душе с новой силой вспыхнула ненависть к этому человеку, который умел вот так, одним словом, одной короткой фразой не просто перечеркнуть всё хорошее, что было в Сашкиной жизни
Кравец прекрасно чувствовал людей. Знал, перед кем надо склонить голову, а кому можно сказать отменную мерзость, ласково улыбаясь и по-дружески похлопывая по плечу. Он ведь понимал, что Сашка проглотит, промолчит, утрётся. Как утирался всегда.
— Люди не меняются, Поляков, запомни это. Главное нащупать у человека слабое место и давить на него. Но не передавливать.
Антон Сергеевич любил учить его жизни, и когда он говорил эту фразу или что-то похожее, его обычно тусклый голос оживал, и в нём появлялись человеческие нотки.
Такие задушевные разговоры, если их только можно было назвать задушевными, случались в ту пору, когда Сашка носил Кравцу доносы на Савельева. Они все шли через Кравца. Антон Сергеевич быстро пробегал глазами распечатанный отчёт, иногда говорил: «вот тут убери» или «здесь измени», а после этого отправлял листок в шредер и, глядя, как тонкий пластик превращается в труху, выдавал Сашке свои сентенции, в которых рефреном шло вот это: люди не меняются.
Тогда Сашка только согласно кивал. Не столько, потому что должен быть соглашаться со своим начальником, сколько, потому что никогда особо над этим не задумывался. Ну не меняются и что? Сашу Полякова это не заботило. Он и сам не стремился меняться.
Желание пришло неожиданно.
Пришло вместе с Катей. Катюшей, как её называла Анна Константиновна, а вслед за ней теперь и Сашка, осторожно пробуя на язык её имя: Катюша — мягкое, перекатывающее гладкими морскими камушками, тёплое и чуть звенящее.
— Это потому что ты не такой.
Так, кажется, она сказала ему, когда Кирилл чуть ли не пинками заставил его прийти к ней после того, как он опрометчиво признался, что слышал про покушение на генерала. Тогда Сашке казалось, что всё рухнуло, и под обломками погребено то, что так и не успело начаться.
Шорохов ушёл, бросив им на прощанье какую-то язвительную пошлость, и они остались вдвоём. Стояли в Катиной квартирке, маленькой, но уютной, где всё — от голубых занавесок в крупный белый горох до безделушек, пластмассовых котиков и собачек, заботливо расставленных на полочке — дышало его Катюшей, и он, держа в своих руках её маленькие, чуть шершавые ладони, пытался ей возразить, доказать, что нет, он на самом деле такой. Вот такой…
— Значит, ты изменился, — уверенно сказала она, опровергая сотни раз слышанные слова Кравца, намертво въевшиеся в сознание.
И Сашка поверил в то, что это действительно так. А когда Кирилл, взвинченный и нервный, спустя каких-то полчаса выдернул его из Катиных объятий, Сашка был уже другим человеком.
Потому он и нёсся с Шороховым куда-то в ночь, по тёмным коридорам и лестницам, перепрыгивая через ступени, в каком-то дурном и весёлом кураже, забыв про всё на свете, опьянённый непонятным чувством лёгкости и свободы, и верил, что он действительно изменился. Победил себя. Свой вечный, липкий страх.
Но Кравец опять оказался прав. И эта его сказанная на ухо фраза, грязная, сальная, от которой разило гнилью и животной похотью, она же была предназначена
Сашкин страх вернулся той же ночью, перекрыв наивную мечту начать всё чистого листа. Вернулся вместе с Литвиновым.
Присутствие Бориса Андреевича, пока тот сидел в своей норе, укрытый от всего света стараниями Анны Константиновны, почти не тревожило Сашку, но, когда они сами, собственными руками извлекли его на свет божий, Сашка испугался. Сначала он просто не хотел, чтобы Литвинов его узнал — с содроганием думал, что тот ткнёт его носом при Кате, пройдётся в своей отменно-уничижительной манере по его трусости и подлости. Потом ужаснулся мысли, что Литвинов им не поверит, и тогда Савельев просто истечёт кровью там, на Северной платформе, и Кир, а вслед за ним и Катя отвернутся от него. И лишь потом, когда Литвинов тихо, но твёрдо объяснил им, а потом и старому доктору, почему Павла Григорьевича нужно сейчас укрыть ото всех, Сашке стало по-настоящему страшно.
Для Литвинова он был обычным предателем, и Борис Андреевич, озабоченный только одним — спасением своего друга, просто не стал бы вдаваться ни в какие подробности относительно Сашкиных метаморфоз и прозрений. В его глазах Саша Поляков был помехой, опасной помехой, которую требовалось ликвидировать в максимально короткие сроки.
Сашка очень не хотел, чтобы Литвинов его узнал, и потому вперёд не лез, отмалчивался, старался держатся в тени. Но страх, вновь оживший, противный, с кислым затхлым запахом, мёртвой хваткой вцепился в горло. В какой-то момент, наверно, во время операции, когда Литвинов диким зверем, угодившим в ловушку, метался под дверью и обращал на стоявшего в углу Сашку не больше внимания, чем на обшарпанный пластиковый стул и тумбочку, зачем-то поставленные здесь же, в душе Сашки ожила надежда, что он так и останется неузнанным. И потом, когда он и бледная уставшая Катя честно пытались дождаться Анну Константиновну в коридоре рядом с её кабинетом, сидя на твёрдой кушетке, он всё ещё в это верил. И лишь, когда Анна Константиновна попросила зайти его к Литвинову и уже пришедшему в себя после операции Савельеву, Сашка окончательно понял — нет, не пронесло. И вот сейчас-то всё и откроется.
Литвинов, впрочем, действительно так и не узнал его. Не сразу узнал. А вот Савельев…
— Поляков? — Павел Григорьевич приподнял голову, повернул к вошедшему Сашке бледное, покрытое капельками пота лицо. — Ты тут откуда?
— Поляков? — услышав его фамилию, Литвинов медленно развернулся. Впился в Сашку глазами, и по мере того, как в них появлялось узнавание, эти глаза становились всё злее, жёстче, пока не превратились в два острых ножа. — Как же это я сразу… Чёрт! Ведь показалось мне, что где-то я тебя видел. Но я и предположить не мог…
Сашка молчал. Кровь бросилась ему в голову, залила густой краской щёки, шею, стучала в висках отбойными молотками.
— Быстро! — рявкнул Литвинов. — Отвечай, как ты тут оказался?
— Я с Катей… и Киром… — Сашка чувствовал, насколько неубедительно и жалко звучит его лепет.
— Сейчас ты на кого работаешь? Всё ещё на Кравца? Или уже нет? Я так понимаю, если там не совсем идиоты сидят, то ты уже сменил хозяина. Не мог не сменить, или тебя бы уже пустили в расход. Так кому ты сейчас пишешь свои доносы?