Башня. Новый Ковчег 3
Шрифт:
— Так это Шорохов её к тебе прислал? — сказал, как ударил, потому что Ника покраснела, залилась краской и даже слегка отшатнулась от него. — И чего? Побежишь к нему?
Девица испуганно уставилась на него, потом на Нику, на хорошеньком личике что-то промелькнуло, чуть косенькие глазки быстро забегали.
— Он просил, чтобы ты одна пришла, так надо, — торопливо заговорила она, обращаясь только к Нике.
— Ну, конечно, ему так надо.
— Стёпа, перестань, пожалуйста, — Ника дотронулась до его плеча, но он резко дёрнулся, сбрасывая её руку.
— Ты вообще отдаёшь себе отчёт, куда он тебя зовет…
—
— Вообще-то он велел никому не говорить, — встряла девица.
— Разумеется! Тайное свидание на заброшенном этаже. Среди грязи и гор мусора. Романтика!
— Ну знаешь! — вспыхнула Ника и, повернувшись к девице, вдруг сказала решительно. — Пойдём, Лена.
Стёпка опешил.
— В смысле? Ника, ты серьёзно? Пойдёшь куда-то? С этой?
— Да пойду.
Её слова, произнесённые тихо, но твёрдо, решили все. Подвели черту. Жирную черту под их отношениями.
— Ну что ж, — он понимал, что выглядит глупо, но всё же не удержался от обидного. — Скатертью дорожка.
И, развернувшись, быстро зашагал по коридору прочь, подальше от её квартиры, зло сжимая в кулаке фотографию, которую он ей так и не вернул.
— Стёпка, — мама опять заглянула в его комнату. Увидела, что он валяется на кровати прямо в ботинках, и укоризненно покачала головой. — Хорошо, отец тебя сейчас не видит.
Он резко поднялся, сел, и Никина фотография плавно упала на пол, прямо маме под ноги. Мама наклонилась, подняла, грустно улыбнулась и, пройдя в комнату, присела рядом.
— Поругались?
— Нет, — буркнул он.
— Эх, Стёпка, Стёпка, — мама взъерошила его волосы, и разом стало легче. — Бедный мой мальчик.
— Ты на работу сейчас? — Стёпка поспешил перевести разговор на другое.
— Да. Поздно сегодня буду. И папа тоже, скорее всего. Он весь день сегодня на пятьдесят четвертом. Совсем уже себя загнал, — на мамином лбу прорезалась тоненькая морщинка, но она быстро согнала её, улыбнулась. — Ну я пошла тогда. А ты не грусти.
У дверей мама ещё раз обернулась.
— И сходи, пожалуйста, поешь.
…Мамины шаги стихли в коридоре, и Стёпка вдруг понял, что он успокоился. Больная ревность, терзающая его душу, чёрная, эгоистичная, отпустила его, и на смену пришёл страх. Ника! Куда она пошла? И с кем? С какой-то сомнительной девицей. А он, как дурак, её отпустил. Приревновал и в своей идиотской ревности забыл, как это может быть опасно.
Стёпка вскочил с кровати, ещё не подумав, куда он пойдёт, но уже понимая, что происходит что-то неправильное, и надо срочно что-то делать, куда-то бежать. Потому что какое, к чёрту, свидание? На заброшенном этаже? Это вообще где?
Ум лихорадочно заработал, перебирая в памяти все места в Башне, куда бы эта чёртова Лена могла позвать Нику.
Шестьдесят девятый! Точно!
На этом этаже, Ника рассказывала, они с Шороховым прятались от людей Литвинова. Скорее всего так оно и есть. Именно о нём они могли сказать: «тот этаж». И она опять пошла туда. Господи, а ему как туда добраться? Ну на лифте, разумеется, а потом? Стёпка почти не бывал на нижних ярусах, и, тем более, на заброшенных этажах и плохо себе представлял, куда идти. Но оставаться на месте он тоже не мог.
Он сорвался с места и ринулся прочь из квартиры.
Глава 26. Ника
— Кир. Кирка…
Вышло совсем жалобно, по-детски. Губы тряслись, не слушались, было страшно — за себя, за него… просто страшно.
Он лежал на боку, со связанными за спиной руками, с кляпом во рту, и первое, что она подумала: он мёртв, живые так не лежат — странно вытянув шею, неподвижно, вывернув ноги, как поломанная кукла, которую со всего размаха швырнули об пол, в груду мусора. Но потом он зашевелился, застонал, его длинные, пушистые ресницы едва заметно вздрогнули.
— Кирка, — она наклонилась над ним, коснулась пальцами его разбитого лица. Кровь на лице ещё не успела запечься, глаз с правой стороны почти заплыл, чёрные волосы прилипли ко лбу, и было непонятно — от пота или от крови.
Сколько Ника уже находилась здесь — пять минут, десять? Она не знала точно, потому что время остановилось, застыло ровно с того момента, когда её втолкнули сюда, особо не церемонясь, с силой ударив кулаком между лопаток. Сначала она ничего не видела, потом различила непонятный силуэт в углу, подумала, что это куча тряпья или мусора, и только потом вдруг дошло — резко, что она даже вздрогнула — что это человек, а ещё спустя какое-то время, когда глаза попривыкли к темноте, и она на карачках подползла к неподвижно лежащему телу, она поняла — это он, Кир.
Хотя теперь, наклоняясь над ним и бережно касаясь его лица, его волос, она думала, что догадалась об этом раньше, сразу же, как увидела — нет, ещё раньше. Ещё когда…
Он слабо завозился, застонал, по лицу пробежала судорога, и она неожиданно отпрянула, непонятно чего испугавшись. Потом поняла, что он пытается сесть, не видя никого и ничего вокруг, избитый и обессиленный, но всё равно пытается, странно выгнувшись, помогая себе ногами и опираясь на связанные за спиной руки. Поняла и кинулась к нему. Помогла приподняться, прислонила его к стене, вспомнила вдруг про кляп — грязную тряпку, вставленную ему в рот, обругала себя и принялась осторожно вытаскивать её. Она видела, как скривилось от боли его лицо, но всё равно продолжала тянуть эту тряпку, повторяя то ли вслух, то ли про себя: «потерпи, ещё чуть-чуть» и страстно желая взять себе хотя бы часть этой боли.
— Кир, — прошептала она, и он, наконец разлепив левый глаз (правый так и остался закрыт), уставился на неё, сначала непонимающе, как будто она явилась к нему откуда-то из странных фантазий и снов, а потом всё понял, дёрнулся, по лицу пробежала гримаса — смесь улыбки и отчаяния, и он что-то сказал, вернее попытался сказать, слабо зашевелив разбитыми, запёкшимися губами.
— Молчи! — приказала она ему, но он не послушался. Завозился, опять пытаясь что-то произнести.
На этот раз она поняла, что — руки! Ну, конечно! Быстро кивнула и аккуратно отодвинув его от стены — он старательно помогал, — принялась развязывать тугой, плохо поддающийся узел.