Башня
Шрифт:
Найрис, будучи поплотнее своего соперника, без труда выиграла первый тур состязания. Однако когда дело дошло до самой борьбы, масса тела уже не могла служить выручкой, и вскоре Найл уже сидел наверху, притиснув руки соперницы к полу. Поднимаясь, он с радостью заметил, что Мерлью одолела своего противника, широкоплечего, но не совсем расторопного юнца, которого сумела прижать, навалившись всем телом. Было ясно, что силы в ней куда больше, чем казалось на первый взгляд.
Следующие двое соперников Найла были мужского пола, причем оба превосходили его и ростом и весом. Но как и Найрис, им недоставало ловкости, так
И вот надежда сбылась. Они с Мерлью остались единственными единоборцами. Оба изрядно запыхались, так что, прежде чем дать сигнал к началу поединка, Айрек дал им отдышаться. Затем они сели друг к другу лицом и сдвинули предплечья. Волосы у Мерлью разметались, к повлажневшему лбу пристала одна прядка — просто загляденье!
Айрек дал команду начинать. Мерлью, проявив неожиданную прыть, бросилась на Найла, с силой его толкнув. Он подался назад под одобрительный гул зрителей. Девушка, моментально оседлав соперника, пыталась свалить его, пока не успел опомниться. Но подловить Найла второй раз было невозможно. Их руки сомкнулись, ноги тесно переплелись — кто кого. Мерлью притиснулась щекой к щеке Найла, жарко дыша ему в самое ухо. Ощущение оказалось настолько приятным, что Найл даже ослабил натиск и, вместо того чтобы одолевать соперницу, просто наслаждался тем, что чувствовал ее тело в своих объятиях. Мерлью пошла на хитрость: приослабила натиск, а затем навалилась вновь, но Найл реагировал быстрей и опередил ее.
В этот миг он мимолетом заметил, что к числу зрителей прибавились еще двое. Из примыкающего к зале внутреннего покоя вышел Каззак, а следом показалась Ингельд. Найл, на секунду замешкавшись (не прогневается ли венценосец, увидев дочь в объятиях гостя), чуть ослабил хватку. Мерлью, отчаянно крутнувшись, вывернулась из-под соперника и повалила его на тюфяк. Несколько минут они, пыхтя возились, пока у Мерлью наконец не получилось прижать одну его руку к полу. Тут Найл пошел на ту же хитрость, что только что использовала соперница: неожиданно расслабив тело, якобы пошел на попятную. Мерлью тоже чуть расслабилась. Тут, резко и мощно вскинувшись бедрами, Найл отбросил соперницу в сторону, притиснул ее руки к полу, а сам очутился сверху, улегшись поперек распростертого тела.
— Так нечестно! — выдавила она.
Но Найл прижал ее к земле своим весом. Осмотрительно сместившись, он улегся еще надежнее — вдоль, — припирая голову девушки своей. Теперь оставалось совладать с ее руками. Ухо Найла обдавало тепло ее дыхания. Судя по всему, они находились в положении, когда шансы у обоих примерно равны. Сейчас соперницу можно было вполне одолеть грубой силой, но Найлу было как-то неловко от того, что это будет торжество всего лишь мускулов, а не умения.
И тут ощутил влажное прикосновение ее губ возле уха, словно девушка собиралась что-то прошептать. Вот — он явственно почувствовал — губы приоткрылись, и мочки уха игриво коснулись зубки. Ощущение ошеломляло острой чувственностью. Прежде чем Найл осознал, что именно произошло, красотка вырвалась из-под него и резким движением высвободила руки. Спустя миг она уже цепко держала его за запястья, силясь закрутить ему руки за спину.
— Ну плутовка! — рассмеялся Найл.
— Как ты, так и я, — отозвалась она шепотом. Слабея от смеха, он позволил Мерлью прижать свои ладони к тюфяку. Делая триумф еще более
— Теперь видишь, почему я доверил ей заправлять всем хозяйством?
Ингельд усмехнулась двусмысленно:
— Просто замечательная юная госпожа, — и легонько ткнула Найла под ребра босой ногой. — Давай поднимайся, мальчонка, — этак приветливо, просто как старшая.
Когда позже Найл и Дона возвращались по коридору, девочка заметила:
— Зря ты ей поддался.
— А что я мог сделать?
— Я видела, как она словчила. Укусила тебя за ухо. — Потянувшись, она коснулась мочки его уха. — Больно было?
— Да нет, что ты, — ответил он негромко.
— Она хитрованка, каких поискать, — сказала Дона знающе.
Найл отчего-то почувствовал себя виноватым.
— Я, вероятно, тоже.
— Ты? Скажешь тоже!
Девочка обхватила Найла за руку и склонила ему голову на плечо.
В тот вечер, когда укладывались спать, отец сказал:
— Завтра отправляемся домой.
— Завтра?! — В голосе Найла слышались удивление и разочарование.
— Ты что, не хочешь домой?
— Почему, хочу. — Голос Найла звучал без особой уверенности. — А может, все же можно задержаться еще на денек-другой?
Улф положил ладонь на голову сыну.
— Думаешь, тогда ты будешь готов отправиться?
— Д-да, — опять же неуверенно выдавил Найл.
Отец, насупив брови, посмотрел на сына, покачал головой.
— Ты хотел бы остаться здесь?
— А то нет! — с готовностью воскликнул Найл. — Если бы все наши перешли сюда вместе с нами.
Улф покачал головой.
— Это невозможно.
— Но почему, отец? Тебе здесь что, так уж худо?
— Почему же. Просто я не думаю, что смог бы здесь прижиться.
— Почему?
— Не так просто это объяснить. — Отец со вздохом улегся на постель и закутался в одеяло. — Но если хочешь, оставайся, я пойду один.
— Ну зачем уж так! — воскликнул сын пристыженно.
— А что? Обратную дорогу я знаю. Хамна вызвался меня проводить до дальнего конца плато. А там до дома уж рукой подать.
— А я что, останусь здесь?
— Тебя можно будет забрать позднее. Стефна говорит, что очень была бы рада, если б ты погостил.
Соблазн был велик. Остаться в доме, где живет очаровашка Дона — почти сестренка, каждый день видеть Мерлью…
— А что венценосец?
— Как раз он это и предложил.
— А что ты об этом думаешь?
— Я б хотел, чтобы у сына была своя голова на плечах…
Через несколько минут дыхание Улфа стало ровным и глубоким: заснул. А у Найла всякое желание спать пропало. Через прикрывающую дверной проем занавеску цедился свет единственного светильника, словно живые, разгуливали по потолку тени. Откуда-то со стороны коридора доносились приглушенные голоса, отрадный звук шагов; мимо проходили по своим делам люди. До полуночи оставалось еще часа два, а в целом дворец Каззака, похоже, вообще не утихал до самого рассвета. При отсутствии дневного освещения чувство времени как-то смещается, а с ним и часы, отведенные для сна.