Басманная больница
Шрифт:
– Как это?-еще больше удивился я.
– Да так,- торжествующе ответил вахтер,- где сейчас милиция, до революции был частный дом, полицейская часть то есть. Смекаешь?
– А за что их посадили?
– Стало быть, заслужили,-пробурчал вахтер и мстительно добавил:-Небось, как ты, телепались.
И тебе туда же дорога.
Но я не захотел попадать под арест даже в таком блестящем обществе и с позором отступил. Тогда я решил разузнать все что можно о самой Басманной больнице или, как она стала называться. Шестой городской клинической больнице Москвы. Я с трудом получил разрешение на вход
Новую Басманную улицу от Старой Басманной, позже переименованной в улицу Карла Маркса, отделяло небольшое пространство, в давние времена занятое огородами. В XVII веке в районе Басманных улиц находилась Басманная слобода, где жили государевы пекари, выпекавшие дворцовый казенный хлеб"басман". Назывался он так потому, что на верхней корке еще не остывшего хлеба вытиснялись, "басмнлись", разные изображения, удостоверявшие доброкачественность изделия. Даже сами дворцовые пекари назывались "басманниками". "Басма"-тиснение по коже и другим материалам различных узоров и изображений-была одним из любимых способов орнамента
ции в Древней Руси. Новая Басманная улица, идущая от Разгуляя до Красных ворот, возникла где-то в середине XVII века п до 1726 года называлась Капитанской, поскольку на ней жили офицеры солдатских петровских полков. С середины XIX века на углу Новой Басманной улицы и Бабушкина переулка находилось Сиротское училище, а с 1876 года-Басманная больница. Большая часть корпусов ее, изрядно обветшавших. стоит и поныне. Зато больничный сад сильно разросся и был очень красив.
Вот и все, что я вычитал в больничной библиотеке и увидел собственными глазами.
Прогулки по саду и были здесь единственной отрадой. Вначале я почти не различал больных, облаченных в одинаковые безобразные халаты, даже не всегда мог отличить мужчин от женщин. Однако постепенно кое-какие различия уловил, и прежде всего стал узнавать наших, урологических. Большинство из них были мужчины весьма пожилого возраста или даже различной степени ветхости старики. Поверх халата на марлевой повязке висели у них стеклянные бутылки, более или менее заполненные отнюдь не духами. В бутылку входил один конец резиновой трубочки-катетера, другой его конец исчезал где-то в складках халата.
Больница похожа на солдатскую казарму-по ней непрерывно циркулируют слухи всякого рода, по большей части потом подтверждающиеся, хотя иногда и фантастические. А существенная разница заключается в том, что в казарме солдаты исповедуются неохотно и мало, а в больнице почти каждый норовит при первой возможности кому попало излить свою душу, и прежде всего во всех подробностях описать свое заболевание и свои обстоятельства, а зачастую и не только свои.
Альберт Швейцер называл сообщество больных "братством боли". Что же, наверное, в его больнице,
затерянной в джунглях Габона, при таком враче, как он, и аборигенном контингенте больных, состоявших из естественных и непосредственных обитателей этих джунглей, так оно и было. А вот в нашей больнице, куда нередко попадали люди с изломанными судьбами, с самыми различными, иногда противоположными взглядами, все обстояло значительно сложнее и ни о каком всеобщем "братстве"
Впрочем, в первые дни пребывания в больнице я особо и не искал никаких контактов, всеми помыслами был там, где среди пышной природы Подунавья, в черных прямоугольниках раскопов, медленно возникали под лопатами, ножами, кисточками, скальпелями, каждый раз неожиданно и прекрасно, то древнее оружие, то украшения, орудия труда, остатки различных сооружений, веками погребенные, но не уничтоженные.
Однако больница сама властно и грубо вторгалась не только в мой новый быт, но и в мои мысли. Хочешь не хочешь-надо было обживать мое новое обиталище, обретать в нем свой статус...
По правую сторону в коридор выходили двери из палат и бельевой, где хранились простыни, одеяла, подушки, клеенки, судна, утки, халаты, пижамы и прочий жалкий скарб корпуса, а также дверь из туалета.
Место кастелянши было вакантным, и ее обязанности, как теперь говорят, на общественных началах исполняла операционная сестра Мария Николаевна.
Посередине коридора стоял столик со стулом, над ним висел шкафчик с лекарствами. Это был пост дежурной сестры. Санитарок, или нянечек, в мужском отделении было две-могучая и грубоватая тетя Клава и Авдотья-квадратная, неопределенного возраста женщина с сильно приплюснутым посредине носом и очень красным лицом, по прозвищу Кнопка Санитарок был явный недобор. Да и кому же хотелось идти на эту работу, да еще за 300 гогдашних рублей в ме
сяц. Впрочем, недобор был и среди медсестер-ведь получали они всего в два раза больше санитарок, а ответственность была огромной, да еще приходилось выполнять множество дополнительных обязанностей.
Врачей помимо Дунаевского было двое: Демьян Прокофьевич, жгучий брюнет с тяжелым взглядом и еще более тяжелой нижней челюстью, по слухам, хороший специалист (да плохого Дунаевский и не стал бы держать), но человек очень жесткий, и молоденькая белокурая приветливая Раиса Петровна, которая сразу же вызывала симпатию, и я был очень рад, что попал именно к ней. Однако, когда за день до операции она во время утреннего обхода попросила меня зайти в процедурную, я почувствовал себя не очень хорошо, заподозрив неладное. Я не ошибся. Когда пришел, Раиса Петровна сказала, что придется сделать повторную цистоскопию, и тут же вколола в вену специальную синюю жидкость. Суть этого варварского, дикого по болезненности анализа заключается в том, что в мочевой пузырь вводят через канал стержень с небольшой электрической лампочкой на конце, а на другом конце стержня имеется зеркало. Врач включает лампочку и смотрит в зеркало, как скоро и с какой интенсивностью каждая почка сбрасывает синюю жидкость.
Кряхтя взобравшись на "козу"-так называли больные гинекологическое кресло, вероятно, из за 'двух сверкающих никелем и торчащих подпорок для ног,-я жалобно попросил Раису Петровну:
– А нельзя мне ввести туда что-нибудь обезболивающее?
Она взглянула на меня своими ясными глазами и, поколебавшись, сказала почему-то вполголоса:
– Хорошо, но только с одним условием. Здесь нужно особое средство. У нас его очень мало, так что никому не рассказывайте.
Я клятвенно обещал хранить тайну, и Раиса Пет