Бастард: Сын короля Ричарда

Ковальчук Игорь

— Расскажи мне о своем народе, — попросил он.

— Что?

— Например, как живут твои соотечественники. У вас король?

— Нет. Мы живем родами, большими семьями, и глава семьи правит той областью, которую занимает род. У него нет титула.

— Ясно. Вы живете в лесах?

— По-разному. Не только… — Она помолчала. — Земли, которые мы занимали, были покрыты лесами наполовину. Мы владели десятком городов и деревнями вокруг.

— По твоему описанию получается графство.

— Почти. — Она надолго замолчала.

— С твоей семьей случилось что-то неприятное? — осторожно спросил он. — Ты не

хочешь возвращаться и…

— Что-то… — с горечью усмехнулась Серпиана. 'Поморщилась. — Наш род был разгромлен. Земли захвачены, так куда мне возвращаться?

— Ты осталась одна? Все погибли?

— Все — не все — не знаю. То, что мой отец и братья погибли, уверена, потому что видела. Нашего рода больше не существует.

Он коснулся ее руки, ласково погладил. Черты ее лица были спокойны, казались умиротворенными, только в глазах наблюдательный человек, может быть, заметил бы — что-то не так.

— Ты непременно хочешь знать, как именно обстояло дело? — спросила она не без вызова. — И в чем была причина?

— Только если ты сама захочешь рассказать.

— Могу рассказать. — Девушка нервно дернула плечом. — Почему нет… Наши земли граничили с землями лорда Мейдаля. Однажды сын лорда встретился со мной в лесу и захватил меня в плен. Через три недели я бежала. Ну, мои родные восприняли это плохо. По нашим традициям такой поступок наследка лорда — вызов.

— Думаешь, наши традиции различаются? На месте твоего отца я бы тоже взбеленился. И захотел отомстить.

— Не дело главы рода лично гоняться за врагами, ты понимаешь. Потому искать сына лорда отправились мои братья…

— Конечно, — согласился Дик, в представлении которого все именно так и должно было происходить.

— Виновного они не нашли, потому как он понял, что его развлечение может закончиться плохо, и бежал. Тогда братья расправились с дочерью лорда.

На лице корнуоллца впервые появилось недоумение, и он пожал плечами.

— Странно вмешивать в такие дела женщину.

— У тебя, видно, все еще снисходительно-высокомерное представление о женщинах. Дочь лорда получила военное образование, она прекрасно владела мечом и магией и, защищаясь, убила двоих моих братьев.

— Разве твоим братьям было все равно, кого убивать?

— На моей родине существует принцип родовой ответственности. Отвечает любой, кто способен биться.

— А, принцип кровной мести. Знаю. И?

— Они убили дочь лорда, и лорд не стал даже пытаться выяснить, в чем дело, — он напал. Поскольку у него были враги, а у нас — друзья, все это превратилось в войну.

Дик погладил ее по волосам, но лицо его было жестким и строгим, оно даже как-то заострилось и осунулось.

— Понимаю. Но, получается, раз у тебя нет родных мужского пола, я могу просить твоей руки у тебя же самой, я прав?

Серпиана подняла взгляд и долго, очень долго смотрела на него. Потом спросила:

— Ты понимаешь, что я три недели была в плену?

— Я слышал. — Он испытывал недоумение.

— Ты понимаешь, что там было?

— Я не ребенок. — Корнуоллец начал сердиться. — Зачем ты спрашиваешь?

— Чтоб в будущем не было недоразумений, — ответила девушка. — Ты мне тоже нравишься. Очень. Только я не понимаю, по какой традиции ты предлагаешь мне заключить брак?

— Венчаться в храме, конечно. Краем уха слышал,

что мы плывем в Геную, а потом в Салерно. И там, и там должны быть храмы.

— Я не исповедую твою веру.

— Покреститься недолго.

— Я не привыкла давать обеты, не зная кому и не будучи уверенной в возможности соблюдать их.

Дик замолчал и долго изучал носки сапог.

— Ты не хочешь принимать крещение?

— Я не знаю, что такое крещение, и потому не могу его принять. Разве ты не понимаешь?

— Понимаю. Что ж… Я не проповедник, конечно, но… Попытаюсь. — И он начал рассказывать ей о Боге.

Девушка внимательно слушала, изредка задавала вопросы, и игла в ее пальцах едва-едва шевелилась, часто замирая вовсе. Образованный на зависть подавляющему большинству сверстников, молодой рыцарь хорошо помнил Ветхий Завет, в котором описаний битв было больше, Новый Завет задержался в его памяти хуже. В детстве, когда он учил обе эти книги, ему непонятна была цепь событий, излагаемых в Евангелии, — резоны Бога, которому неизвестно зачем понадобилась смерть Сына, резоны Сына, умершего не так, как подобает воину. Почему он предпочел казнь, почему не стал защищаться, почему не позволил ученикам вступить в бой — этого Дику было не понять. Но зато память его была прекрасной, и он решил, что, поднатужившись, сможет воспроизвести все самое главное.

Девушка внимательно слушала. Она, задумчивая и оттого немного грустная, оказалась, на его вкус, еще привлекательнее, чем веселая. Корнуоллец вряд ли понял, насколько это приятно, когда тебя внимательно слушают, но зато почувствовал, как ему приятно быть с нею рядом.

— Означает ли твое желание узнать нашу веру, что ты согласна? — спросил он с ласковой улыбкой.

— Это означает лишь, что я хочу узнать вашу веру. — Она тоже заулыбалась. — Ничего более.

— Разве ты мне не ответишь что-нибудь? Или для тебя я недостаточно знатен?

— Почему ты сразу обижаешься?

— Я не обижаюсь. Но раз ты принцесса, мы с тобой не равны по положению.

— Это как раз не имеет большого значения. Кроме того, за мной уже нет надзора. Но я должна подумать. Мои соотечественницы выходят замуж однажды и на всю жизнь. А живем мы долго… раз ты не согласен сочетаться браком по нашим законам, у меня есть время, пока я не решу креститься.

Дик нехотя покивал:

— Хорошо, подумай. Я понимаю… Хотя и не до конца.

Серпиана прыснула, нагнувшись над шитьем.

— А может, я хочу тебя помучить!

— Достойная цель.

Оба рассмеялись, наверное, с облегчением, что благополучно разрешился сложный клубок проблем в одном-единственном разговоре, и корнуоллец отправился заниматься делом.

На корабле он был как дома, он инстинктивно чувствовал движения палубы и, словно бывалый матрос, начинал ходить, раскачиваясь, приноравливаясь к ней, переваливающейся наподобие толстяка. Его никогда не мучила морская болезнь, он даже не знал, что это такое. Его не мутило, как Трагерна, от одной мысли, что под килем — больше полумили бездны. Ему казалось, что ветер, дующий в спину, превращает его в чайку, скользящую по верхушкам волн, и нет никакой угрозы под ногами, потому что его окружает равновеликая бездна, и она ему родственна. Придерживаясь за леер, он вдыхал терпкий йодистый воздух, и ему было спокойно и хорошо.