Бастион: Ответный удар

Зверев Сергей Иванович

Ожесточение взыграло над страхом прокола. Что осталось трезвого в умах? Шиш да маленько. Они рассекали ночную Москву, как катер рассекает стоячую воду. Суховей – из местных оперов – указывал кратчайшую дорогу. На Малой Филевской, у бывших торговых палат братьев Кармановых, ныне прозванных в народе «Синг-Синг-2» – благодаря исходящей стоном тюрьме, – их попробовал остановить патруль. Хором обматерив нелюдимых чоновцев и пообещав нажаловаться генерал-полковнику Каретникову на незрячесть его подчиненных, врубили мигалку и покатили дальше. Ветер выдувал из головы последние крохи разума… Очередного «клиента» накрыли в ночной сауне на Барышникова. Ответственный товарищ оттягивались. Его право. Завтра воскресенье – день со всех сторон

красный. Сауна была не просто сауной, а борделем, «нумерами» и просто отличным местечком для ночного (и не только) отдыха. Персонал не расстреливали. Опомнились. Двух служителей неопределенного пола (это про них говорят – голубее только небо…) вырубили с гарантией на два часа и сбросили в подпол, где хранились разные вкусности. Сонных шлюшек насмерть напугали, позатыкали рты, потом попарно привязали друг к дружке и убедительно посоветовали до утра не лягаться. Получились два голых «тяни-толкая» с жалобными глазами. И с четырьмя попами. Красиво. Сам виновник налета был найден в опочивальне турецкого типа. «Янычара», стерегущего покои, убили наповал. Он попытался было встать в напряженную позу типа вот я, банзай-сенсей… Но только и успел. Телефонную линию перерезали. Очередной вершитель судеб и режимов, окруженный спящими гуриями, возлежал на перинах с улыбочкой познания всего и не совсем внятно рассматривал вошедших.

– Вы жалкие твари, – внезапно четко произнес он. – Ну чего вы добились? Что вы можете изменить в этом мире, в котором ни черта не смыслите? Вы уверены, что ваши беды проистекают от ничтожной кучки людей, взявших на себя режиссуру. Да, мы кукловоды, не спорю. Но есть сила выше нас, она уже здесь, она…

– Да пошел ты в задницу, режиссер, – сплюнул Багурин и с первой же попытки разнес «орденоносцу» полчерепа. Орошенные кровью гурии брызнули врассыпную. Их быстренько собрали в кучку и соорудили еще одного «тяни-толкая».

– Красоти-ища… – прокомментировал Суховей. – Аж уходить не хочется…

За милю до места выключили маячок. С Рублевки съехали бесшумно, словно нырнули. Микроавтобус мягко пружинил на рессорах: тряска почти не ощущалась. В кустах, неподалеку от поселка, остановились и потушили все огни. Туманов поднес часы к глазам.

– Два сорок девять. Идем с опережением.

– Покурим? – предложил Суховей.

Зашуршала пачка, пошла по рукам. Туманов выудил сразу две – одной не накуришься. Несколько минут молчали, высасывая никотин.

– Водки бы, – вздохнул Багурин.

– И пару баб, – нервно гоготнул Суховей.

Багурин послюнявил окурок и выбросил в окно.

– Не-е, мужики, баб не надо. Воротит меня от баб.

– Закончим дело, срубаем бутылочку, – запоздало включился Туманов. – А то и не одну. Идут они все… Честное слово, мужики, здесь же, на развилке у Черепково, и срубаем…

– После смерти Нинки не могу смотреть на баб, – уныло бубнил свое Багурин. – Вот иду я по улице, вижу – навстречу баба, ничего такая, симпотная… А подходит ближе… и ну все, мужики. Нинка. Натуральная. Словно на бабу изображение с фото накладывается. И хана мне. Тошнит, иду дальше. Не могу я на них смотреть…

– Экая драматургия, – проворчал Суховей. – Жена, что ли?

– Жена. Она у меня «подснежник»… В позапрошлом году, в ноябре, ушла на работу и не вернулась. Я подключил все курганские отделения, прочесали город, окраины, все подворотни, злачники… И никакого результата. А в марте начало таять, и что вы думаете?.. Нашлась. На задворках трамвайного депо, среди гаражей. Всю зиму пролежала. Я ее, милую, первым делом, понятно, на вскрытие, вне очереди – а у нас очереди, мужики, о-го-го… Ну и заключение – как ожидалось. Изнасилована, убита пулей в голову. Применили «стечкин». А у нас в Кургане «стечкиными» в ту пору вооружали патрульных копов. Поголовно… Не знаю, мужики, может, и совпало. Оружия всякого по Руси бродит…

– А мои в бакалею тогда пошли.

Талоны отоварить, – посмурнел Суховей. – Бакалея рядышком, под домом. Ни хрена они не отоварили. Налетел какой-то кретин в «балаклаве» и давай поливать из «зэкашки», как из лейки. Двух продавщиц положил, Зинаиду мою и Светку – младшенькую… Его потом взяли, судили, аж семь лет дали. Оказалось – придурок из «Молодежного совета национального возрождения», была такая комсомолия… Выразил свой протест по поводу… э-э, сейчас вспомню… Да – слишком медленной депортации «кровососов» из России и заигрывания властей с ихними организациями. Дело Иосифа Минкиса против правительства РФ. Помните такую фишку? Урод, б… С тех пор, мужики, я и заделался сволочью. А был ведь мент как мент…

Туманов закурил вторую сигарету. Обстановка любезно приглашала к откровению, но ему совершенно нечем было похвастаться.

– Ни жены, ни детей. И никогда не было, – он поморщился – до того глупо прозвучало. – А теперь вот ни работы, ни дома. Из всей родни сестра в Самаре да племяш – сынок ейный. Ах, да, – вспомнил он. – Племяш как-то пострадал от этих… орденоносцев. Чуть башню парню не своротило. Но то дело давнее, еще до «аракчеевщины». Оклемался, работает где-то на бетонном заводе. Правда, психованный немного стал…

– Что, и бабы нет? – хмуро поинтересовался Багурин.

– У него?

– У тебя.

– Нет… – он замешкался, словно сказал какую-то неправду. – Была когда-то. Улетела навсегда.

– На небо? – посочувствовал Суховей.

– В Прагу.

– Счастли-ивая… Балдеет там, поди. А я вот, мужики, тоже в восемьдесят пятом по путевке ездил в Братиславу, впечатлений, конечно…

– Достаточно, – Туманов хлопнул по рулю. – Поболтали. Работать будем или как?

Эх, чавалэ… Пошли при всех регалиях. У каждого по две пушки, по гранате, на грудях бронники из тончайшего кевлара, в головах – дурь идейная. К коттеджу последнего людоеда подходили с трех сторон, по науке. Предстояло попотеть. Потому и выбрали этот особняк последним, что в случае чрезвычайки можно и побуянить. Это раньше соблюдался молчок, а теперь все мертвы, шуми ради бога, кто не дает? Задание выполнено, товарищи подпольщики, обойдемся без апологий, а будем ли жить – то дело наше, семейное…

В коттедже обитала важная персона. Настолько важная, что просто дух захватывало. Во все тонкости столичных интриг Колдунов сотоварищи исполнителей не посвящали, но ясно дали понять – на Рублевке проживает дерьмо первостатейное, и его ликвидация – дело архизначимое. И вообще, мол, от Курил до Бреста нет такого места, где бы так невыносимо воняло.

Охранника на воротах Суховей уломал ножом, второго, на крылечке, сбил пулей. После чего обстучал карманы и выудил ключики. Еще один, дубовых величин секьюрити, обходящий периметр, вынырнул из-за угла, едва не запоров всю песню. Но с неприятностями боролись по мере поступления: появившись у охранника за спиной, Туманов принял меры, и дуб дал дуба в одночасье. Соединились в районе крыльца. Багурин запнулся о слившееся с мраком тело с пулей в башке.

– О, блин…

– Свинью подложили, – охотно объяснил Суховей и истеричными очередями захихикал.

Воспользовавшись ключами, перебрались в дом. Растеклись по стеночкам. Из загодя собранной информации явствовало, что у местного воротилы одновременно наличествуют до пяти лбов, умеющих держать пистолет, и если троих убрали на улице, то парочка в доме наверняка найдется.

– Где это чудо-юдо? – отлипая от стеночки, прошептал Багурин.

– Наверх… – бросил Туманов.

Поторопились! Слишком рано ступили на лестницу. Почему не догадались взять прибор ночного видения? Не видать же ни зги… Наверху, у основания лестницы что-то шаркнуло. Вроде как ботинок по полу. Застыли… Будь у них хотя бы автомат, шмальнули бы веером, и вся проблема. А из пистолета да по черной кошке, которая то ли есть, то ли нет…