Бастионы Дита
Шрифт:
— Вы безумцы, — промолвила Ирлеф. — Откуда здесь взяться зелейнику? Тайна его приготовления известна лишь немногим людям, никогда не покидавшим город.
— А вот мне, например, безумцами кажутся такие, как ты, — мне почему-то захотелось уязвить Блюстителя Заветов. — Не вы ли додумались опаивать самих себя этой отравой? Нашли способ бороться с собственными грехами и слабостями! Вместо стыда и совести — глоток зелейника! Но поверь мне: ни палка, ни цепь, ни лекарство не делают людей лучше. Вы жестоко обманулись.
Ирлеф молчала, завернувшись в пропахшую затхлостью хламиду, похожую, скорее, на конскую попону, чем на человеческое одеяние, но Хавра мои слова неожиданно
— Проклинаю тот день, когда отчаяние и злой рок толкнули меня в объятия этих шелудивых душой праведников, — он заскрежетал зубами. — Я знал, что поплачусь за это, но чтобы умереть так бессмысленно?..
— Не суетись, — равнодушно сказала Ирлеф. — Лучше полежи. Напрасные и чрезмерные усилия только приближают твой Срок… Все, что ты сказал, для меня не новость. Я давно подозревала, что друг ты дитсам только на словах, а на деле — враг. Не знаю, каковы твои истинные замыслы, но, хвала зелейнику, осуществиться им не дано.
Хотя до окончания моего Срока было еще далеко, я внезапно ощутил тошнотворную слабость и поспешно подался на свежий воздух.
Нельзя сказать, чтобы я уж слишком верил в удачу нашего плана. Хозяин, конечно, прохиндей еще тот, но и задача ему досталась непростая. Что-то вроде сказочной байки, предвосхитившей литературу абсурда, — «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Ясно, что эксплуатировать человеческие пороки — грех, но еще больший грех — не попытаться использовать их в благих целях. Вот только если Хавр переоценил способности хозяина, жить нам всем осталось не так уж и много. Впрочем, вернуться в город я всегда успею. Даже если для этого придется тащить Ирлеф на плечах.
Нужно выжить хотя бы для того, чтобы испытать себя в новом качестве. Не знаю, как это случилось — то ли с помощью Фениксов (не исключено, что именно их Хавр имел в виду, говоря о каких-то Предвечных), то ли под воздействием шальной волны времени, отразившейся от непроницаемой стены пространства, то ли используя свои собственные сверхвозможности, активированные неким, пока еще неизвестным мне фактором, я все же сумел переместиться в будущее, пусть и не очень далекое. А если рвануть отсюда в прошлое, в тот самый момент, когда моя льдина оказалась посреди Дита? Но сохранится ли при обратном перемещении благоприобретенная память или я вновь повторю все свои ошибки? Не встречу ли я себя самого? И вообще, как прошлое становится настоящим и в каком отношении оно находится в будущем?
Я попробовал вернуть те ощущения, которые испытывал, сопротивляясь сияющему призраку, — напрягался и так и сяк, чуть ли не кряхтел, но все это напоминало потуги едва проклюнувшегося птенца воспарить над гнездом. Или способность управлять временем (а возможно, наоборот — собой во времени) покинула меня, или для ее реализации требуются некие чрезвычайные обстоятельства.
Тихо подошла Ирлеф и стала рядом со мной.
— Хавру совсем плохо. Вот-вот должен начаться первый приступ.
— Как долго это длится?
— По-разному. Зависит и от человека, и от дозы, которую он принял в последний раз. Иногда агония продолжается не больше часа, а иногда растягивается на неделю. Вся надежда на хозяина.
— Ты же сама сказала, что здесь достать зелейник невозможно.
— Случается, что наши лазутчики или торговые агенты пропадают в Заоколье без вести. Ведь кому-то остаются их баклаги.
— Ты хочешь, чтобы Хавр остался жить?
— И да, и нет… Так сразу и не ответишь.
— Как ты стала его женой?
— Я говорила тебе, что мой первый муж погиб во время Сокрушения. Я была свободна, и Хавр согласно
— А отказаться в таком случае нельзя?
— Кто же это посмеет не выполнить решение Сходки! — искренне удивилась она. — За такое можно и без зелейника остаться.
— Да-а, — только и смог вымолвить я.
— Хотя, если честно, я должна быть благодарна ему. Не прожив с Хавром и года, я поняла, что он вовсе не тот, за кого себя выдает, что есть ложь, на которой лгуна поймать невозможно, что исполнять обещанное совсем не обязательно, а хранить однажды данное слово — глупо. Я была так поражена этим, так запуталась в собственных чувствах, что обратилась к Заветам. Долгое время я сопоставляла его поступки со словами Заветов и однажды, как истинный дитс, выдвинула против мужа целую кучу обвинений. И что же ты думаешь? Я ничего не смогла доказать. Он все извратил, поставил с ног на голову, доказал недоказуемое, убедил самых строгих и пристрастных Блюстителей. Даже Заветы, как выяснилось, он знал лучше меня. Я осталась в дураках и едва избегла наказания. С тех пор я и налегла на Заветы всерьез. Я раскопала все давно забытые дополнения и уточнения, выучила наизусть не только основные тексты, но и комментарии к ним, даже те, которые были когда-то отвергнуты. Помню время, когда я говорила и мыслила только словами Заветов. От этого можно было сойти с ума. Едва начинался дождь, я лихорадочно подыскивала соответствующие моменту святые слова. Завидев хромую собаку, размышляла о том, как это соотносится с тем-то и тем-то откровением. Потом это прошло, как детская болезнь. Я стала ощущать Заветы целиком, как нечто неделимое, во всей их красоте и силе.
— Ты уверена, что детская болезнь прошла? — перебил я ее.
— А ты сомневаешься?
— Прости, но любая болезнь оставляет отпечаток. А некоторым свойственно возвращаться. Вспомни, как ты…
Со стороны дома раздался жалобный вскрик, почти сразу перешедший в прерывистое поскуливание. Следующий вопль был уже долгим и вибрирующим — не верилось даже, что голосовые связки человека способны выдержать такое напряжение.
— Началось, — вздохнула Ирлеф. — Надо что-то делать… Послушай, принеси хозяйского слепыша. Того, что сидит в сарае. Почуяв тебя, он сразу взбесится. Но это даже к лучшему. Держи его крепко. Одной рукой за лапы, другой за клюв. Только не переломай шею. Возможно, я и смогу облегчить муки Хавра.
Пожав плечами, я направился к сараю. Чего желает женщина, того желает Бог. Слепыш действительно сидел в сарае на ворохе засохших веток, но это был вовсе не слепыш, а, как бы это получше выразиться, — слепышка. Крошечные твари со змеиными шейками и зачатками крылышек на горбу — ну прямо драконы-недомерки — копошились вокруг мамаши.
Стойкая антипатия, которую слепыши питают к перевертням, на этот раз приняла прямо-таки крайние формы. Как я ни уворачивался, как ни махал руками, а все же пропустил пару ударов. С удовольствием свернул бы этой гарпии шею, да только деток жалко — маленькие гаденыши злобно верещали в гнезде, нацеливая на меня клювики-спички.
На вытянутых руках я донес беснующуюся птицу до дома, где ее приняла Ирлеф, удивительно ловко перехватив за клюв и лапы, а крылья зажав под мышкой.
— Открой мне дверь, — сказала она. — Только внутрь не заходи. Постой за порогом.
В этот момент Хавр закричал особенно страшно, и Ирлеф поспешила в дом. С четверть часа там раздавались стоны, хлопанье крыльев и яростный клекот, но вскоре оба — и человек, и птица — умолкли. Однако прошло еще немало времени, прежде чем Ирлеф попросила изнутри: