Батальон смерти
Шрифт:
Я отвергла это предложение. Я так много слышала разных рассказов о поведении женщин в тыловых службах, что стала презирать их. Поэтому я снова заявила о своем решении идти на фронт рядовым солдатом. Мое упорство сильно подействовало на командира, и он взялся помочь мне. Он предложил, чтобы я послала телеграмму царю, сообщив в ней о своем желании защищать страну, о своих патриотических чувствах. И тогда, возможно, царь даст мне особое разрешение о зачислении на военную службу солдатом.
Командир пообещал лично составить такую телеграмму, снабдить ее своей рекомендацией и отправить через свою службу. Однако он посоветовал еще раз крепко
Когда я открыла перед родными цель своего визита к командиру 25-го батальона, они залились слезами. Мама кричала, что ее Маня, должно быть, сошла с ума, что это неслыханное, невообразимое дело. Где это видано, чтобы баба шла на войну? Да уж лучше она заживо себя схоронит, чем отпустит меня в солдаты. Отец ее поддержал. Они говорили, что я сейчас их единственная опора и надежда. Теперь им придется умирать с голоду или идти побираться. И весь дом наполнился рыданиями и стенаниями, в которые включились также обе младших сестры и кое-кто из соседей.
Сердце мое буквально разрывалось на части. Предстоявший выбор был, конечно, жестоким и болезненным для родных и для меня, но это был выбор между моей матерью и моей Родиной. Ведь у меня ушло столько душевных сил, чтобы закалить сердце для этой новой жизни, а теперь, когда я была уже сравнительно близко к цели, моя долго страдавшая мать призывала отказаться ради нее от этой поглотившей меня идеи. Я понимала, что должна принять решение очень быстро, и, собрав всю волю и призвав на помощь Господа, решила, что зов страны для меня сильнее зова матери.
Некоторое время спустя к нам в дом пришел солдат.
– Мария Бочкарева здесь проживает? – спросил он.
Он пришел из штаба с известием, что от царя получена телеграмма, в которой командиру батальона разрешалось зачислить меня в строй как солдата. И теперь командир хотел меня видеть.
Мама не ожидала такого ответа. Она вскипела от гнева, ругала царя изо всей силы, хотя всегда раньше почитала его, называя батюшкой.
– Ну что же это за царь, – кричала она, – если он посылает женщин на войну! Он, должно быть, совсем спятил! Ну кто и когда слыхал, чтобы какой-то царь призывал в армию баб? Разве у него мало мужиков? Помилуй Господи, да им несть числа в России-матушке!
Она сорвала со стены портрет царя, перед которым каждое утро крестилась, и изорвала его в клочки, растоптала их ногами, кляня и предавая все анафеме. Никогда больше она не станет молиться за него, объявила она. Ни за что, никогда!
Весть, принесенная солдатом, возымела на меня совсем другое действие: душа моя ликовала. Надев праздничный наряд, я пошла на встречу с командиром. В штабе, казалось, уже все знали о царской телеграмме, и меня везде встречали с улыбкой. Командир поздравил меня и торжественно зачитал текст телеграммы, объяснив, что августейший император оказал мне высочайшую милость и что я обязана быть достойной ее. Я была так рада, так счастлива, так полна восторга. Это был самый счастливый момент в моей жизни.
Командир вызвал своего ординарца и распорядился выдать мне солдатскую форму. Я получила два комплекта нижнего белья из грубого полотна, две пары обмоток, шайку для стирки, пару сапог, пару штанов, ремень,
Когда я появилась в военной форме как рядовой солдат 4-й роты 5-го полка, раздался взрыв хохота. Я была смущена и чувствовала неловкость оттого, что просто не могла узнать себя. Новость о женщине-новобранце распространилась в казармах еще до моего прибытия. А когда я появилась там, веселью и смеху не было конца. Молодые новобранцы, окружив со всех сторон, с недоверием рассматривали меня, а иные не могли удовлетвориться только разглядыванием: уж таким редким дивом была я для них. Они хотели убедиться, что глаза не обманывают их, и начали щипать меня, толкать и задевать плечом.
– Да идите вы, вовсе никакая это не баба, – заметил один из них.
– Да нет же, баба, – сказал другой, ущипнув меня.
– Она шарахнется от первой же германской пули, как черт от ладана, – пошутил третий, вызвав этим взрыв смеха.
– Мы ей тут поддадим такого жару, что она убежит, еще не доехав до фронта, – пригрозил мне четвертый.
В этот момент подошел командир роты, и хлопцы разбежались. Мне разрешили сходить домой и отнести вещи, прежде чем окончательно обосноваться в казарме. Командир приказал также научить меня отдавать честь. По дороге домой я таким манером салютовала каждому человеку в военной форме. Открыв дверь квартиры, я остановилась на пороге. Мама меня не узнала.
– Мария Леонтьевна Бочкарева дома? – спросила я резким тоном, по-военному.
Мама приняла меня за посыльного из штаба и ответила:
– Нет.
Тут я бросилась ей на шею.
– Пресвятая Дева, спаси меня! – воскликнула она.
Начались причитания, полились слезы. Вскоре пришел отец с маленькой сестренкой. У матери случилась истерика. В первый раз в жизни я увидела, как плачет отец, и все они снова заставляли меня отказаться от безумной идеи служить в армии. Чтобы помочь отговорить меня от моих намерений, пригласили хозяйку дома и старую добрую Настасью Леонтьевну.
– Подумай, что могут сделать мужики с одинокой женщиной, оказавшейся среди них, – доказывали они. – Ну конечно, они сделают из тебя проститутку. Потом тайно убьют, и никто даже не найдет твоих следов. Вон совсем недавно у полотна чугунки нашли тело женщины, которую вышвырнули из военного эшелона. Ты же всегда была такая благоразумная девушка. Что же это на тебя нашло? А что станет с твоими родителями? Они уже старые и слабые, а ты их единственная надежда. Они часто говорили, что вот, мол, когда Маруся вернется, они смогут провести остаток своей жизни в мире и спокойствии. А теперь ты и вовсе сокращаешь их дни, огорчаешь и толкаешь к могиле.
На какое-то мгновение я заколебалась. В моей душе опять возобновилась ожесточенная борьба между двумя стихиями, двумя путями. Но я осталась при своем решении, глухая ко всем уговорам. Тогда мама сильно разгневалась и закричала во весь голос:
– Ты больше мне не дочь! Ты не посчиталась с любовью матери!
С тяжелым сердцем ушла я из дома, направляясь в казармы. Командир роты не ожидал, что я вернусь так скоро. Пришлось объяснить, почему я не смогла переночевать дома. Тогда он показал мне мое место на общих нарах, приказав солдатам мне не досаждать. Справа и слева от меня были солдаты, и мне навсегда запомнилась эта первая ночь в обществе мужчин. Я ни на минуту не сомкнула глаз в продолжение всей ночи.