Батальон «Вотан»
Шрифт:
В этот вечер дядя унтерштурмфюрера Шварца резко распахнул дверь своего огромного кабинета и произнес высоким голосом немного в нос:
— Подите прочь, Мюллер!
Бритоголовый шеф гестапо тут же покорно поднялся.
— И вы также, Нёбе.
Глава криминальной полиции последовал к двери вслед за коллегой. У самой двери они развернулись и вытянулись по стойке «смирно».
— Хайль Гитлер, обергруппенфюрер! — воскликнули они одновременно.
Их руководитель пристально посмотрел на них.
— Сегодня вечером, — объявил он, как будто делал официальное заявление, — я намерен беседовать с Куртом о политике. Затем мы великолепно напьемся. А затем, — он засунул большой палец между двумя другими, изобразив
— Понятно, господин обергруппенфюрер! — проревели они. Они все хорошо поняли. Их шеф, Райнхард Гейдрих, глава службы имперской безопасности рейха (РСХА), которого повсюду боялись и называли «Палач Гейдрих», собирался уйти в один из своих знаменитых загулов, и они были рады, что их не пригласили остаться с ним, поскольку «под мухой» этот высокий белокурый генерал СС с тонкими пальцами скрипача (которым он и был когда-то) и ледяными глазами убийцы (которым он стал), был еще опаснее, чем будучи трезвым.
Когда они ушли, Гейдрих забросил ноги в сверкающих сапогах на стол, подтянул к себе бутылку коньяка и щедро плеснул жидкости в бокал. Затем он пихнул бутылку к племяннику.
— Обслужи себя сам, Курт, — сказал он.
Не дожидаясь племянника, он бросил «будем здоровы!» и залпом проглотил коньяк.
— Верни мне бутылку, — произнес он и, не меняя интонации, добавил: — Ну что, как тебе нравится служба в штурмовом батальоне «Вотан»?
Курт, все еще испытывающий благоговейный трепет от общения со своим знаменитым дядей, в нескольких словах описал жизнь второй роты.
Гейдрих внимательно выслушал его, постоянно прихлебывая коньяк и, похоже, не замечая, что он делает.
— Какое настроение у солдат?
— Превосходное.
— А у офицеров?
Шварц поколебался, а затем пожал плечами.
— Есть такие, кто не слишком решителен… — начал он.
— Оберштурмфюрер Куно фон Доденбург, например? — мягко сказал Гейдрих. Он засмеялся, увидев удивленное выражение лица племянника. — У нас повсюду свои информаторы, мой дорогой Курт, — объяснил он. — Я мог бы рассказать тебе некоторые интересные подробности о вашем маленьком гауптштурмфюрере Гейере. Он любит ездить верхом не только на лошадях, поверь мне. Но я не буду ничего говорить; это могло бы потрясти твою чувствительную молодую душу. Видишь ли, Курт, моя полиция следит за всеми аспектами жизни нашей нации. Мне нужны сведения о каждом человеке, дабы я мог направлять мысли людей в нужную сторону. Только таким образом мы можем устранить все чужеродное, то есть разрушительное, из национального сознания. Полиция как очиститель и учитель великой немецкой нации — вот что является моей целью! — На мгновение его глаза фанатично заискрились. Затем он снова сделал большой глоток коньяка и снял сапоги со столешницы. — Но, Курт, давай не будем больше терять времени впустую. Посмотрим, что может предложить двум мужественным солдатам католический город Трир, который, как хвастаются местные жители, был уже стар в те времена, когда Рим был еще молод.
Ожидая свой большой черный «мерседес», который должен был отвезти их в город, он фамильярно подтолкнул Курта Шварца в бок.
— Ты слышал историю о двух монахинях и кровяной колбасе? — спросил он и начал первый из множества непристойных анекдотов, с которыми, в исполнении дяди, молодому лейтенанту пришлось познакомиться той ночью.
Райнхард Гейдрих споткнулся и чуть не упал в темном коридоре гостиницы.
— Успокойся,
— не обращая на него внимания, пьяно завывал тот.
Наконец Шварц сумел протолкнуть дядю в дверь номера и, закрыв за собой дверь пяткой, вздохнул с облегчением. Он позволил Гейдриху упасть в кресло и затем расстегнул ему на шее рубашку. В любом случае ему удалось без каких-либо инцидентов доставить мертвецки пьяного главу РСХА в гостиницу. Никогда в жизни он не участвовал в подобных пьянках, даже когда был кадетом в Бад-Тельце. За последние шесть часов его дядя пил все: коньяк, джин, виски, вино — все, в чем были хоть какие-то градусы. Наверное, его желудок был сделан из чугуна.
Внезапно Гейдрих покачнулся и поднялся на ноги.
— Сейчас я обмочусь, — пьяно произнес он.
Он вытянул перед собой руку, как слепой, и потащился в ванную.
Шварц упал на стул, который тот только что освободил, и с удовольствием вытянул ноги, обутые в сапоги. Боже, он отдал бы все, только чтобы оказаться в своей постели! Курт чувствовал, что мог бы проспать без пробуждения все следующие сорок восемь часов. Он сонно прикрыл глаза. Его грудь мягко поднималась и опускалась.
Но этой ночью унтерштурмфюреру Шварцу не суждено было спать. Внезапно прозвучал выстрел. Он подскочил на стуле. Шум донесся со стороны ванной. Он бросился туда.
Его дядя уставился на свое отражение в разбитом зеркале, одной рукой держась за раковину, а другой — за свой служебный пистолет. Рука сильно дрожала. Он состроил себе гримасу, отразившуюся в осколке стекла.
— Теперь я достал тебя, еврейская рожа! — медленно произнес он.
Шварц ошеломленно посмотрел на него. Его дядя выглядел совершенно трезвым.
— Что вы сказали? — спросил он.
Гейдрих повернулся к нему.
— Я сказал: «еврейская рожа». — Он засмеялся, но в его смехе не слышалось радости.
— Что вы имеете в виду, дядя? — удивленно протянул Шварц.
— Все очень просто, мой дорогой Курт, — сказал Гейдрих, его голос звучал совершенно четко и ясно. — Твой отец и я — мы оба евреи. Фамилия твоей бабушки — Зюсс, Сара Зюсс, и я уверен, что твое изучение расовой антропологии и генеалогии в Бад-Тельце подскажет тебе, что это значит, — семья Гейдрихов является еврейской.
— Еврейской?
Гейдрих насмешливо посмотрел на племянника сверху вниз.
— Да, мы оба — евреи [22] .
Глава шестая
Постепенно зима 1939-1940 годов, самая суровая из всех, сохранившихся в людской памяти, уступила место весне. Черные тополя, стоявшие по границам территории, которую занимали казармы дивизии «Адольф Гитлер», понемногу начинали зеленеть. Теперь солдаты второй роты, когда унтер-фюреры больше не смотрели на них, шевелились гораздо медленнее. Зимой они помимо собственной воли двигались намного быстрее, просто чтобы согреться. Но вот пришла весна, и делать все в темпе галопа, как того требовал обершарфюрер Метцгер, становилось слишком жарко.
22
Современные специалисты считают, что Гейдрих ошибался относительно своего еврейского происхождения. Все же этот самый фанатичный из германских расистов верил в наличие у него еврейской крови, равно как и его коллеги и начальники — например, Гиммлер, который сказал, что он был «несчастным человеком, настроенным против себя самого, что часто случается с людьми смешанной крови».