BATTLEFRONT: Сумеречная рота
Шрифт:
Дядя пристально следил за ней, хотя и пытался не выдавать этого. Она могла бы саботировать его действия, но зачем?
Она ощущала на себе взгляды завсегдатаев, разнося подносы к столам, за которыми сидели рабочие с горноперерабатывающего завода. Предприятие не вернется к работе неделю, а то и больше, так что у стариков было свободное время.
— Я знаю, кто ты, — сказал один из рабочих. Она узнала его — пожилой салластанин с вислыми ушами и щеками. Он первым открыто высказался против Императора в ее присутствии несколько месяцев назад. Остальные побоялись. Девушка
Он ласково сжал морщинистой рукой ее запястье. Ей захотелось ударить его, но она заставила себя улыбнуться. Тара не могла себе позволить устраивать беспорядки.
— Я и не пытаюсь скрыть этого, — тихим голосом отрезала она.
Старый салластанин похлопал ее по руке и отпустил.
— Все мы выбираем ту или иную сторону, — сказал он. — Нет ничего постыдного в том, что выбрал неправильно.
Тара удивленно уставилась на салластанина. Затем поставила поднос на стол и ушла.
Не всем нравилось, что Пиньямба присоединилась к повстанцам. Тара умела интерпретировать тревожные шепотки, надоедливые анекдоты с подтекстом неудовлетворенности. Слово «нестабильность» не сходило с уст салластан, которые опасались, что повстанцы могут сделать с их домом.
Они не смели высказываться открыто. Она тоже. Но ей захотелось вернуться к тому старику и спросить всех их: «Кто говорит, что я выбрала не ту сторону?»
Она любила дядю и любила Пиньямбу, но ее товарищи были мертвы. Грудь ее была перевязана, и передвигалась она с трудом, прихрамывая. Если Империя вернется, Тара была намерена вступить в какой-нибудь легион штурмовиков.
И все же…
…сама мысль о том, чтобы направить винтовку против тех людей, что сейчас сидели в кантине, заставляла ее содрогаться. Капли воды, чая и эля стекали по стенкам стаканов, которые она приносила от стойки и назад.
Тара надеялась, что мир продержится хотя бы некоторое время.
Глава 41
ПЛАНЕТА САЛЛАСТ
Три дня после осады Иньюсу-Тор
Сумеречная потеряла более трети солдат. Еще порядка сотни получили слишком тяжелые ранения, чтобы оставаться в строю. Намир был уверен, что некоторые так никогда и не вернутся в Сумеречную. Другие уйдут с боевой службы и вступят в поредевшую команду вспомогательного персонала — во время осады сражались все, и теперь Сумеречной недоставало не только солдат, но и инженеров с медиками, а из-за потери вместе с «Громовержцем» дроидов-рабочих рота осталась даже без поваров, переводчиков и механиков.
В числе раненых оказался и Гадрен. Он потерял руку при взрыве гранаты в последние часы сражения.
— Мы крепче людей, у нас есть запасные руки! — не раз заявлял он в последующие дни, всегда одним и тем же тоном, словно это было заклинание, а не шутка. Несмотря на ранение и запрет Фон Гайца, по утрам
Таракашка погибла. Гадрен рассказал Намиру о ее последней героической атаке.
— Она бросилась в гущу битвы с развевающимися, словно знамя, рыжими волосами, молча и решительно. На нас летел мотоспидер без пилота, нагруженный взрывчаткой. Она перепрыгнула через штурмовиков. В нее стреляли раз за разом, но лишь задевали, а потом она в упор пальнула по мотоспидеру, и он исчез в клубах пламени. Она погибла, но спасла нас.
— Тут есть хоть доля правды? — спросил Намир.
— В сражении ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — сказал Гадрен низким жутковатым голосом.
Больше никто из тех, с кем разговаривал Намир, не видел ее гибели, так что пусть Гадрен рассказывает эту историю как желает. Вряд ли Таракашка была бы против.
Интересно, почему она выбрала это имя?
Жаль, что он не узнал ее лучше.
Он так и сказал Головне, когда они шли по верхнему склону горы. Официально они проверяли, не осталось ли какой угрозы рабочим, которые ездили из Пиньямбы на горноперерабатывающий завод, — какие-нибудь неразорвавшиеся снаряды или контактные мины, хотя они оба не слишком годились для этой работы.
— Тут уж ничего не поделаешь, — сказала Головня. Намир хотел было рявкнуть на нее, но она продолжала. — Все было у нее в порядке. Ты не был ей нужен, но свою роль сыграл.
Намир кивнул, опустился на колени, поднял острый осколок обсидиана и швырнул его вниз.
— Я понял. Но единственно, почему я все еще здесь…
«Я не хочу сражаться рядом с чужаками», — подумал он. Зачем быть достойным своих друзей, если все они уходят? Но он не мог заставить себя сказать это.
Головня все равно не слушала его. Они продолжали спуск, порой обходя минный кратер или труп солдата, который уже расклевывали пепельные ангелы.
— Мне тоже их не хватает, — через некоторое время сказала Головня. Это звучало обличающе, словно она ожидала от себя большего. Женщина остановилась, и Намир подошел к ней поближе. Они молча стояли, пока Головня не заговорила снова: — Почему я всегда остаюсь в живых?
Он внимательно посмотрел на нее. Ее маска была не более красноречивой, чем лицо.
— Не знаю. Просто некоторым из нас так везет. — Это был неудовлетворительный ответ. Он мог лишь посочувствовать ей. — Я вот тоже выживаю.
— Ты еще молод. Почти ровесник Таракашки.
— Я занимался этим…
— …дольше, чем любой из нас. Знаю. Но это не одно и то же.
Она снова двинулась вперед, но теперь шаг ее был медленным и размеренным.
— Ты нужна мне, и ты это знаешь, — сказал Намир. — Мы живы благодаря тебе.
Благодаря тому, что она говорила. Он кивнул в направлении горы. Голос его был торжественным. Это было утверждение — не вопрос и не оправдание.
— Не мне. Благодаря Горлану, — возразила Головня, затем обернулась к нему и заглянула ему прямо в глаза — как будто сквозь надетую маску.