Баттонскилл: Карта, мобы, два скилла
Шрифт:
***
Рука теребила в кармане мобилу. Ушёл ещё один троллейбус, на прощание фыркнув пневматикой, а я всё так и стоял, подставляя лицо июньскому солнцу. Домой не очень-то и хотелось…
Я уже успокоился после универа, и теперь проблемы виделись гораздо яснее. Надо что-то думать.
«И всё бы ничего, и всё же ещё бы чего-то…» – из наушников лилось прямо в тему. Действительно, ещё бы чего-то вроде штампа в зачётку.
Интересно, оставят меня на осень, или после сегодняшнего в деканат только
Я вздохнул.
Грёбаный штамп. Козлы!
Есть ещё, конечно, вариант. Платная учёба, и мне на неё намекают. Вот только там такие бабки!
Где б их взять, эти бабки? Тётя не вылезает со своих вечорок, дядька тоже, а денег как не было, так и нет. Прилепились к своему заводу, будто другой работы в жизни не существует.
И меня туда прочат: «Гера, пойдёшь, как все».
«Устроим хоть слесарем, а там переведёшься куда-нибудь, потом в мастера пойдешь. Сейчас время такое, стариков на пенсию отправляют, молодёжь нужна».
Нужна. Всегда нужна.
А дядька как-то проговорился, что на завод он, оказывается, временно пришёл. Перекантоваться, когда в институт не поступил. И уже двадцать с лишним лет кантуется.
«Рабочие хорошие, знаешь, как ценятся? То-то же. Мужик должен быть с руками, а не вот эти вот твои… игрушки-стрелялки».
И тётя со своим вечным нервозом, мастер с ненормированным рабочим днём. «Гера, это же престиж».
«Это жизнь! У всех людей так, надо жить обычной жизнью!»
А в наушниках певица будто целилась в самую душу: «Какой же глупый график: работа-дом-работа…»
– Не хочу, – сказал я вслух, и ветер подозрительно стал щипать глаза, – Мне оно нафиг не надо, вот так всю жизнь.
Сказал, видимо, слишком громко.
Рядом бабулька, типичная такая – платочек, совковое пальто (и это в июне!), в руке набитый крупами пакет. Зыркает в мою сторону и осуждающе качает головой. Уж не знаю, что подумала эта старушка, но показалось, она насквозь меня видит – со всеми хвостами и неудами, со всей моей «обычной» семьёй.
Тяжко вздохнув, я попытался представить отца и маму.
Я их не помнил, а тётя сказала, что погибли на гастролях, на севере. Маленькому Гере, то есть мне, тогда едва исполнился год…
Как говорила тётя, отец был знаменитым певцом и гитаристом, и даже основал свою группу. А мама – его продюсер и муза.
Чекановы Николай и Любовь. И была у них любовь…
Тётка мне показывала старые фотки, их почему-то осталось очень мало. Со вздохом я вспомнил, что так и не нашёл в инете упоминания о группе «Чеканная монета».
«Да, знаешь, это же такое время. Интернета почти не было, ну, ты знаешь…» – железный аргумент тёти, – «Не трать на это время, не береди душу».
Снова
Безрезультатно, в общем – никаких контактов не осталось от папиных и маминых коллег, как будто вырезали из жизни.
И даже мне досталась мамина девичья фамилия: Гончаров. Я усмехнулся – вот Чеканов Георгий наверняка бы сдал экологию без проблем.
«Восемнадцать исполнится, поменяешь!» – тут тётя была категорична.
Я, конечно, пробовал в детстве поиграть на гитаре. Но талант у меня был нулевой, музыкой так и не проникся, хотя послушать хорошую песню всегда люблю.
– Ка… там… нок…
Какие-то звуки врывались сквозь голос певицы, и я не сразу сообразил, что меня зовёт эта старушка, стоящая рядом. Пришлось снять один наушник.
– А?
– Какой там номер идёт, сынок? – услышал я скрипучий голос.
Что удивительно, бабулька даже не стала ворчать на «молодёжь, которая вечно заткнёт свои уши».
– Семнадцатый, – ответил я.
– О! Усиленная семёрка. Чудеса-то какие! Твой, что ли?
Я слегка удивился, но вежливо кивнул в ответ.
– Ну, да-а…
Что-что, а уважение к возрасту мне привили. Странная бабка – остановка студенческая, а она тут стоит с полным баулом, будто с рынка. А ведь ближайший далековато будет.
– Тебе и годков-то семнадцать, наверное?
Мне опять пришлось кивнуть. Внутри уже покачивался смех – прикольная бабуля, прямо экстрасенс. Захотелось достать мобилу и снять, годный контент получится.
– И штамп ставят, – старушка не отрывала от меня взгляда.
А вот эти слова заставили меня вздрогнуть.
– Извините, что вы сказали?
– Говорю, в библиотеке штамп всегда ставят на семнадцатой странице.
Я нервно выдохнул. Надо что-то делать со своими хвостами, так и параноиком станешь.
– Там ты ключик и найдёшь, – старушка кивнула, будто отвечала на какой-то мой вопрос, – На семнадцатой странице.
– Извините, – усмехнулся я, – Вы о чём говорите?
Она загадочно улыбнулась.
Тут подошёл, наконец, троллейбус, обдав остановку облаком пыли, и я всё-таки решил заскочить. Да ну её, эту бабку странную – одним метким словом чуть с ног не сбила.
А вслед донеслось:
– А ты всё в нюбсах ходишь. Отец у тебя топом был, весь сервер нагибал, и в свои семнадцать имперский рейд от вайпа…
Голос старушки потонул в треске салонного динамика:
– Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка – Центральный Автовокзал.
Я повернулся, продолжая стоять на ступеньке, и ошарашенно вытащил второй наушник. По спине побежали мурашки…