Батый
Шрифт:
– Немало и татар здесь, видно, полегло! – говорили ратники.
Они сошли с усталых коней. Мрачно смотрели на опустошенный город, безмолвный и печальный, как заброшенное кладбище. С высоты вечевой площади вся разгромленная, сожженная Рязань была как на ладони. Куда ни взглянешь – везде смерть, все разрушено…
Около сохранившегося каменного вечевого помоста лежал на боку закоптелый медный колокол, чей могучий голос сзывал, бывало, рязанцев на многолюдные, шумные сходы.
Евпатий медленно пошел в сторону. Ратники расступились, давая ему дорогу.
Он
Евпатий пробирался с трудом через валявшиеся бревна, камни, железные прутья. На обломках, опустив голову на руки, неподвижно сидел человек. Что-то знакомое показалось в его могучих плечах, в длинных седых кудрях…
Камень покатился под ногами Евпатия. Сидящий обернулся:
– Евпатий!..
– Ратибор!..
– Я ждал тебя, друже, – говорил Ратибор, обнимая молодого воина. – Я знал, что ты придешь. Твое слово крепко…
– Приехал, но поздно! – И Евпатий показал на обугленные развалины. – Где мои? Не знаешь?
– На все воля Божья! Мужайся, Евпатий!.. Старуха, мать твоя, еще дышала, когда я сюда добрался. Жену твою татары хотели в плен утащить. Она топором отбивалась. Тогда всех зарубили.
– А дети?
– Их в плен увели… вместе с другими…
Евпатий молчал.
– Евпатий! – продолжал Ратибор. – Догоним ворогов! Посчитаемся с ними!.. Привел ли ты черниговцев?
– Привел, да мало: триста человек. Но все удальцы: каждый десяти стоит.
– Найдем еще людей! Много народу в лесах схоронилось. Я был у сторонников. Их с каждым днем все больше. Соединимся с ними и нагоним татар… Идем, друже!
Евпатий взглянул в последний раз на развалины родного дома.
– Идем!
Друзья пошли к вечевой площади. По дороге Ратибор рассказал Евпатию о гибели рязанских полков в Диком поле, о том, как его подобрал молодой князь Роман, как они вместе пробирались обратно в Рязань, как раненая нога заставила его задержаться в пути, а князь Роман покинул его, торопясь в Рязань. Едва оправившись, Ратибор поспешил домой и прискакал как раз к разгрому родного города. Теперь татары ушли в сторону Владимира. Здесь их не видно.
Черниговские ратники отдыхали на обугленных бревнах. Они поднялись навстречу Евпатию и Ратибору.
Широкий кряжистый воин, черниговский старшой, выступил вперед:
– Что надумал, Евпатий? Что будем делать?
Евпатий снял стальной шлем и обвел всех спокойным взглядом:
– А вы чего хотели бы, братья черниговцы?
– Ты звал нас помочь рязанцам. А Рязани больше нет! Татары ее в кладбище обратили!
Евпатий молчал.
– Так неужто мы стерпим это? – продолжал старшой. – Вот тебе наш сказ: порешили мы, черниговцы, на татар идти, отомстить за русских людей!
Евпатий низко поклонился:
– Спасибо, братья! И я, и отец Ратибор так же мыслим. Не станем медлить, пойдем по татарским
– Пойдем! Пойдем! – загудели ратники.
– Порешите сперва, кому воеводой быть.
– Евпатий! Пусть нас ведет Евпатий!..
Старшой снова заговорил:
– Кому же, как не тебе, Евпатий, вести нас на татар? Ты все дороги здесь знаешь, да и человек ты ратный. А мы ведь пахари! От сохи воевать пошли… Да не бойся! Сумеем и мы постоять за Русь! Голов не пожалеем. Будем рубить татар, как лесины рубили. Запомнятся им топоры мужицкие!
– Верно! Верно!
– Спасибо, братья черниговцы! – сказал Евпатий.
Протяжный, будто жалобный звук пронесся над площадью. Евпатий обернулся. Несколько человек поднимали тяжелый колокол. Притащили три бревна, подняли их и связали верхние концы. Одни подтягивали веревками колокол, другие помогали, подхватив его за края. Наконец колокол повис. Ратники обсасывали пальцы, на которых от натуги выступила кровь из-под ногтей.
– Не валяться же тут ему, – пояснил старшой. – Вечник, чай, наш, народный голос!..
Воины подошли к колоколу.
– А может, и жив еще кто? – сказал Евпатий. – Ну-ка, кто молодший? Бей в колокол! Не всех же рязанцев татары перебили.
Молодой дружинник раскачал язык и ударил с размаху. Раздался сильный, протяжный звук.
– Покойников не подымешь! – заметил один из ратников.
Дружинник продолжал бить в колокол, и медный гул пронесся над опустошенным городом, над спаленными ближними городскими посадами, долетел до разгромленных дальних погостов.
Евпатий стоял на вечевом помосте и зорко смотрел по сторонам. Неужто никто не откликнется?..
Но что это? Из черного погреба, из-под обгорелых обломков, показался человек. Он поднялся и, закрывая глаза от солнца, смотрел в ту сторону, где звучал вечевой колокол. За ним появился другой, третий… Отовсюду из темных дыр, из-под избиц, незаметных тайников и подклетей вылезали изможденные, выпачканные в саже и пыли ратники, старики, женщины, дети. Пошатываясь и ковыляя, они спешили к площади.
Мертвый город ожил. Люди прыгали с груды на груду, спотыкались, падали и снова вставали. Их было немного, но все же это были рязанцы!
Вдали, на снежных полях вокруг города, показались черные точки. Прятавшиеся долго люди торопились к развалинам старой Рязани, куда звал их знакомый призывный звон вечника.
Ратибор бросился им навстречу:
– Жива еще Русь!.. Жив еще корень рязанский!..
Глава вторая
На лесной поляне
Тихо в дремучем вековом лесу. Отчетливо слышно, как падает с ветки клочковатый снег, как прыгает белка или вспорхнет одинокая зимняя птица. Иногда треск мороза в стволах разбудит тишину и откликнется вдали в густом ельнике. Изредка высоко в верхушках стройных сосен, покачиваемых ветром, послышится слабый шорох. И опять торжественная тишина наполняет тайной онемевший, словно настороженный старый лес.