Байки кремлевского диггера
Шрифт:
Я все время пыталась заставить Волошина перевести разговор из кабинетного теоретизирования в практическую плоскость:
– Простите, а Ельцин отдает себе отчет во всех тех последствиях, к которым ведет экономический курс Примакова? И почему президент ничего не предпринимает против этого? Вы же не в Академии наук работаете, а помощником президента!
Волошин сразу тушевался и смотрел сквозь меня перламутровым взглядом.
Тем не менее хоть какая-то жизнь в то время теплилась действительно только там, в Волошинском антипримаковском подполье на Старой площади (пару раз мне даже приходилось присутствовать при том,
Да и внешне Волошин смотрелся точь-в-точь как какой-то герой белогвардейского Сопротивления. По странной привычке, любой пиджак Стальевич сразу же превращал в какой-то гусарский китель, нося его, не вдевая рук в рукава, а лишь романтично набрасывая на плечи.
Впечатляла и особая, медитативная манера Волошина курить, какой я больше не встречала ни у кого: он зажигает сигарету и, разговаривая, подолгу держит ее вертикально, тремя пальцами снизу за фильтр, пеплом кверху.
– Лагерная какая-то манера… – рассказывала я одному советскому диссиденту со стажем.
– С ума сошла?! Да на зоне бы за такое убили – зря папиросы переводить! – парировал он.
Волошинский пепел благодаря этому хитрому приемчику, постепенно догорая, не падает сразу вниз, а откладывается на сигарете ровным вертикальным столбиком. Но зато потом – уж если упадет, так упадет… Сразу весь, большой кучей, и прямиком кому-нибудь на юбку или колготки! Или, в лучшем случае, – на кремлевский ковер. Сколько раз мне приходилось потом во время наших с ним бесед в Кремле опасливо следить краем глаза за этой волошинской пизанской башней и вежливо сообщать главе кремлевской администрации, что сейчас он все прожжет…
Когда Николая Бордюжу, начавшего заигрывать с Примаковым, сменили на Волошина, – казалось, что он – последняя кадровая ошибка Кремля. В смысле – как у сапера.
Зажатый, стеснительный, камерный и слишком умный для политика человек с вызывающе нечиновничьей бородкой категорически не подходил по буквам к вопросу в кремлевском кроссворде Кто спасет Россию.
Боевое крещение на посту главы администрации – речь в Совете Федерации с требованием отправить Скуратова в отставку – Волошин прошел так, что, пожалуй, ни в Кремле, ни во всей политической тусовке не осталось ни единого человека, кто бы не поставил на нем жирный крест. Он так бездарно мямлил что-то с трибуны и так идеально внешне подходил под самый ненавидимый скуратовскими товарищами стереотип умного еврея с бородкой, что если бы в здание Сената на Большой Дмитровке разрешали проносить тухлые яйца, то больше бы мы Стальевича живьем не увидели.
Но именно после этого публичного унижения Волошин, раньше, казалось бы, неспособный ни к какой форме конкуренции, кроме интеллектуальной, похоже, сам себя взял на слабо. Осознав, что он – последний неотбракованный продукт кремлевской кадровой эволюции, бывший машинист Волошин раскочегарил в себе такую нечеловеческую волю к победе, что до сих пор, кажется, остановиться не может.
Переломным моментом стал закрытый брифинг, на который Волошин созвал в Кремль всех нас, кремлевских журналистов, немедленно по возвращении из Совета Федерации. Его предшественник Юмашев никогда бы на такое не решился – просто кишка тонка была. Брифинг был прямым объявлением войны Примакову. Глава кремлевской администрации, заикаясь уже не от робости, а от ярости, пообещал, что если президентские обидчики
– Вы видели, как Примус (тогдашняя кремлевская кличка Примакова. – Е. Т.)выполнил президентское поручение выступить перед сенаторами за отставку Скуратова?! – негодовал Волошин. – Этот иезуит всю свою речь наполнил проскуратовскими провокациями! Например, вы слышали эти его лицемерные риторические вопросы: Усилится или ослабеет борьба с коррупцией, если уволить Скуратова?.
А через полчаса после окончания этого секретного брифинга распечатка его стенограммы уже лежала на столе у Примакова. Мне стало известно это от коллег, работавших тогда в медиа-империи Гусинского. Это – не мы, – клялись они. – Мы бы так быстро не успели. Наверное, это ИТАР-ТАСС – они на Примакова работают…
Тем временем именно на эту несанкционированную утечку явно и были рассчитаны все волошинские откровения.
Кремлевский администратор понял, что при полном отсутствии каких-либо других, реальных ресурсов единственное оружие, которое еще осталось в его распоряжении, – это жесткая психическая атака. Понты, короче.
А меньше чем через три недели, ровно по этому же алгоритму взять на слабо и себя, и своих противников, Волошин принял решение отправить Примакова в отставку.
– Валя был категорически против. Он все говорил про какие-то народные протесты и волнения, – рассказывал мне потом наедине Волошин с легкой снисходительной улыбкой.
– Татьяна тоже колебалась. А я сказал: Черт возьми! Власть мы или не власть?!
Чудеса этикета мадам Степашиной
Когда Примакова сменили на Степашина, я как-то сразу почувствовала, что он на посту премьера – не жилец.
Может быть потому, что примерно за год до этого я откопала где-то тему научной работы Степашина. Там было что-то про роль партийных органов в противопожарной безопасности. А когда я рассказала об этом со страниц газеты, Степашин почему-то обиделся и уныло (в смысле – безуспешно) пытался не пустить меня на маловажное мероприятие со своим участием на Старой площади.
Но потом, по иронии судьбы, я даже приложила руку к утверждению Степашина премьером в Думе. Как-то раз, зайдя в Кремль за комментарием к Андрею Шторху, президентскому референту, я нашла его страшно занятым: писал по совместительству речь Степашину для выступления перед депутатами.
– Андрюш, брось ты эту фигню – мне с тобой поговорить надо, а времени в обрез, – приставала я к нему. Шторх взбеленился:
– Да?! А кто степашинскую речь писать будет? Ты?! Я уже второй час бьюсь – ничего не получается. Значит так: если тебе от меня что-то нужно, то сначала бери ручку, садись сюда и пиши! Вон, посмотри сначала, что я наваял…
Я прочитала текст, написанный Шторхом, и осталась очень недовольна:
– Ну кто ж так с депутатами разговаривает… Мы хотели бы сделать то-то, мы надеемся на то-то… Что за безвольные модальности? Ты думаешь, после такой речи кто-нибудь его премьером утвердит?!
Тут уже Шторх совсем вышел из себя:
– Вот все вы только критиковать горазды! Будь добра, не критику мне тут разводи, а напиши конкретно, что ты предлагаешь! А если не можешь – уходи! Ну нету меня вдохновения это писать! Пропади он вообще пропадом со своим премьерством! Все, до свиданья, не могу я ни о чем сейчас разговаривать!