Байки на бис
Шрифт:
Я подошел к Массальскому и сказал:
– Можно, я сделаю шумы для вашего спектакля, Павел Владимирович?
– А ты умеешь?
Я снисходительно улыбнулся:
– Спрашиваете тоже!
– Ну давай!
Шумами до этого я никогда не занимался. И представления, что это такое – не имел. Но как они делаются – мне не нравилось.
И вот я начал экспериментировать. Собрал целую бригаду добровольцев, натаскал кровельного железа, куски рельсов, устроил сложнейшую систему сигнализации.
И вот спектакль.
Я проверил – все готово, все на местах. Мужики ждут на рельсах прибытия бронепоезда. Кто-то должен пожертвовать собой, чтобы остановить его.
И вот издалека – ши-ши-ши-ши-ши,
– Приготовиться стыкам! Пошли!
Та-та – та-та, та-та-та-та, та-та-та-та, та-та-та-та!
– Железо! Начали!
Зи-за-за-за-за-за! Зи-за-за-за-за-за!
Нервно запели листы кровельного железа в руках «ассистентов».
– Большой барабан!!!
Бу-а-а-а-а-а-а… Бу-а-а-а-а-а…
Залп!!! И ахнуло все сразу!!! Дрогнули старые стены. В конце коридора что-то рухнуло. На вешалке вскрикнула тетя Дуся: «Господи, да что же это такое?»
Я весь в поту. У самого мурашки по телу.
В зале овации! Прибежали из МХАТа (здания студии и театра находились рядом).
– Что тут у вас происходит?
– Спектакль.
– У нас чуть все стекла не вылетели! Перепугались до смерти, а кто-то говорит: «Салют». Еще один такой спектакль, и рухнет наша альма-матер!
Хотя мы и наделали много шума, но «Бронепоезд» не прошел!
Не сдержался
В том же дипломном спектакле «Бронепоезд 14–69» Витя Онищук играл белогвардейца Обаба и, когда Вершинин входит в бронепоезд, должен был по роли произнести: «Первому мужику – пулю в лоб!» Он и произнес, в середину предложения открытым текстом вставив «…твою мать». Высокая комиссия приняла решение лишить его диплома и дисквалифицировать как актера, для проформы заставив предъявить объяснительную. Витя написал, что четыре года учась по системе Станиславского, он для каждой роли готовил внутренние монологи. И вот во время дипломного спектакля его внутренний монолог, обращенный к классовому врагу, неожиданно вылез наружу и проявился таким образом. Не поверить такому объяснению означало для театральной «парткомиссии» подставить самих себя – «да-да, и с нами такое на сцене случалось, тем более по отношению к классовому врагу…» Дали ему диплом.
Не марксистско-ленинские лица
Однажды трое студентов школы-студии: Горюнов, Анофриев и я шли вечером по улице и вдруг из какого-то подвального помещения услышали: «Горько! Горько!». Решили заглянуть на эту свадьбу. Входим и говорим: «Поздравляем вас!». Думали: сейчас нам поднесут, чтоб выпили за здоровье молодых. А свадьба почему-то рассердилась на непрошеных гостей – все высыпали оттуда, бросились на нас, и началась жуткая драка. Так как драться я умел, то быстро скомандовал: «В подъезд!». Мы залетели в подъезд, стали с Мишкой Горюновым спиной к стенке, и вот эта свадьба вся на нас накинулась. Драться им было сложно: они уже поддатые были, плохо ориентировались и мешали друг дружке нас бить. Когда я видел, что на меня идет кулак – голову убирал, чья-то рука бабахала в стенку и человек «отваливался». Следующий – то же самое. Правда, и нам досталось сильно. А Анофриев куда-то исчез. Потом его спросили: «Где ты был?» Он сказал: «Я думал, как что – так всё». Что это означало, я не знаю до сих пор! И вот пришли мы после этой драки к Мишке Горюнову. У меня один глаз не смотрел (кто-то вцепился ногтями), у Мишки лицо тоже было здорово попорчено. А на следующий день нас ожидал экзамен по марксизму-ленинизму. Принимал его преподаватель Алексеев, который к тому же был парторгом МХАТа. И когда мы вошли втроем,
Молодой огурец – Л.К. Дуров
В Центральном детском театре я проработал около десяти лет. Сыграл множество ролей. И каких!
Уверен, далеко не каждый актер может похвастаться, что он играл… репья! Да-да – репья, липкими колючками которого так любят бросаться дети. А потом матери, причитая, выстригают эти колючки из их спутанных волос. И была у репья даже любовь (конечно, в рамках детского театра) – петунья. А под финал появлялся даже маленький грудной репейничек! Или, скажем, огурец! И не какой-нибудь огурец, а молодой. Так и в программе стояло: молодой огурец – Л.К. Дуров.
А кто играл тучку?! Ну кто? Никто. А я играл. Сам придумал решение и сам играл. И летал на семиметровой высоте, повиснув на веревочной лестнице в гриме эффелевского бога, в фартуке, резиновых сапогах и с лейкой в руках.
И добрая волшебница, которую играла В.А. Сперантова, кричала мне снизу:
– Здравствуй, тучка!
А я ей сверху в ответ:
– Здравствуй, мать! Что изволишь приказать? Хочешь снега или града?
– Снега, града – нам не надо.
Ты листочки поскорейТеплым дождичком полей,По листочкам постучи,Только нас не замочи.И я, полив цветочки из лейки и потанцевав с жучками и букашками, улетал дальше.
– Полечу теперь опять Кукурузу поливать!
Это был очень красивый спектакль – «Цветик-семицветик». Огромная деревянная жирафа, качая своей длинной шеей, прощалась с детьми:
– До свиданья, до свиданья, до свиданья.
Зал хором отвечал:
– До свиданья, до свиданья, до свиданья!
И сцену заполняли огромные разноцветные шары. Они медленно плыли в воздухе, паря над сценой… И звучал вальс.
– До свиданья, до свиданья, до свиданья…
А вообще моя первая роль в театре – это талантливое исполнение на сцене задней части коня. И в этом нет ничего обидного. Быть задом Конька-Горбунка – это как дедовщина в армии. Каждый новенький через это проходил. В афише слово «зад», конечно, не писалось. Указывалось просто: «Горбунок» – и две фамилии исполнителей переда и зада.
На «синий огонек»
Кстати, моя первая «человеческая» роль была провальной. Шел тогда спектакль «Как закалялась сталь», в котором мне пришлось в роли Вани Жаркого заменить заболевшего актера. Сюжет-то был простенький: Ване предстояло сплясать, и когда на сцене погаснет свет, взвалить на плечо бревно и уйти на «синий огонек». Сплясал, бревно взял, а огонек почему-то так и не загорелся. В потемках Ваня уткнулся головой в стену.
Пришлось актерам импровизировать и спасать спектакль.
Писсуар легендарного полководца
Среди нашей братии бытует поговорка «волка кормят ноги, а актера – елки». Понятно, речь идет о новогодних детских представлениях. Когда я работал в детском театре, то играл на елках везде: в Колонном зале, в Парке культуры, в Кремле, в клубе «Каучук», в клубе Зуева, в клубе Горбунова, в детских садах. Где только не играл!
И вот однажды в Кремле между елками захожу в необходимую всем комнату с буквой «М».