Байки офицерского кафе-2. Забавные истории из жизни спецназа ГРУ ГШ
Шрифт:
Кого-то ловят, кто-то проскакивает. При выявлении очередного нарушителя «лишняя» водка принципиально, чтоб не досталась врагу, передается обратно в очередь, где ее и «приговаривают» сотоварищи.
Я тоже везу не литр водки, а три. Друзья написали, что мой орден «Красное знамя», ходивший, как беременная женщина девять месяцев, наконец прибыл. Обмыть его — дело святое.
На вопрос таможенника честно признаюсь, что везу лишнюю водку, но объясняю для чего. Таможенник понимающе кивает и водку оставляет. Далее задает дежурный вопрос
— Надо позвать пограничника, — говорит таможенник, — если он разрешит, я не против.
Но пограничник, увидев нож, даже и разговаривать не стал. Судя по всему, он собирал подобные трофеи и прикинул, что нож этот будет неплохо смотреться в его коллекции.
Ни объяснения, что я — офицер спецназа, и мне нож нужен для работы, ни то, что это подарок друга отца, на погранца не действовали.
— Будем оформлять акт изъятия, — сухо сказал он.
Зло меня взяло на этот беспредел.
— Зачем же бумагу пачкать, — сказал я и, поднапрягшись, сломал нож о колено, держа лезвие в кожаных ножнах, чтобы не порезаться. Средний кусок клинка со звоном вылетел на кафель пола.
Что тут началось! Пограничник орал, как потерпевший. Меня отстранили от вылета, влепили в паспорт штамп: «Уклонялся от вылета», который ставили тем, кто «синячил» до бесчувствия в Ташкенте, чтобы как угодно оттянуть дату возвращения в Афган. Паспорт изъяли и обещали вернуть только спустя три дня в ОКПП Ташкент.
Это была засада. При минимуме денег надо было где-то жить и что-то есть. Но, понимая ситуацию, совершенно незнакомые мужики из очереди скинулись у кого сколько осталось советских денег. С ними я и дотянул до злополучного дня возвращения паспорта.
Делать было нечего, и я скитался у аэровокзала, убивая время. Стайки цыганок давно срисовали меня, и наконец одна из них подкатила с неизменным:
— Маладой, красивый! Давай погадаю!
К цыганкам у меня никакого доверия не было никогда. В другой ситуации я бы, не тратя время, просто бы послал ее. Но тут-то и задача состояла в том, чтобы время убить. «Чем я рискую? — подумал я. — Денег я ей все равно не дам. Пусть тарахтит что-нибудь, все не так скучно».
Цыганка оживилась и начала с того, чтобы я ни в коем случае денег ей не давал. Ее требования не шли вразрез с моими желаниями.
— Достань денежку!
Я повиновался и достал копеек десять.
— Теперь заверни их в бумажку.
Очевидно, имелась в виду не туалетная бумага, а бумажные деньги. Я усмехнулся и завернул в пятерку, попавшуюся у меня в кармане.
— А теперь в бумажку другого цвета.
Я завернул в трешку.
— А теперь снова в бумажку другого цвета.
Я уже понял, куда она клонит, но нарочно достал из кармана рубль.
— Нет! Нет! — запротестовала гадалка. — Желтый цвет нехороший. Давай другой.
Другим, понятно, был червонец. Я ухмыльнулся,
Она что-то побубнила, а потом попросила на минутку подержать деньги.
Это был самый тонкий момент. Идти на ее требования было нельзя, но, понимая, что я физически сильнее и бегаю быстрее, я рискнул. Уж такова моя натура.
Цыганка взяла деньги сразу двумя руками, начала ими трясти, приговаривая: «Пусть все твои беды и печали исчезнут, как эти деньги!». Оба-на! И на раскрытых ладонях не оказалось ничего.
— Все, — радостно сообщила гадалка и собралась было идти.
Но не тут-то было. Я, долго не раздумывая, схватил ее за ворот одной рукой и дернул на себя. Цыганка, приблизившись, яростно зашипела: «Отпусти, а то х…й стоять не будет!».
Я откровенно захохотал. Это у меня-то, который по полдня мается, не зная, куда его приткнуть!
Я перехватил ее ворот второй рукой и взял на удушение, как воротом кимоно. Цыганка начала синеть.
— Падла! Ты кого обуваешь? Мне завтра в Афган, а ты у меня последние бабки тыришь! — вызверился я.
Набежавшие ее товарки попытались меня от нее оттащить, но двум, самым бойким, я отвесил по мощному пенделю, и охоты вмешиваться у них поубавилось. А подруга их постепенно становилась лиловой и начала оседать на руках. Отпустив ее немного, я сказал, чтобы до нее дошло:
— Сука, не отдашь деньги, размажу об асфальт.
При этом встряхнул ее так, что сомнений в моих словах, если и были, не осталось. Подошла еще какая-то цыганка зрелого возраста, спросила, в чем дело. Не отпуская мошенницу, я в двух словах объяснил, кто я и что сейчас будет, если деньги не вернутся ко мне. Подошедшая что-то сказала моей пленнице. Та, насколько могла, хрипло ответила, когда я отпустил ее еще раз, дав им пообщаться.
— Пусти ее, — властно сказала пришедшая. Она, по всему, была у них за главную.
— Хрен! — парировал я. — Пусть деньги вернет.
— Отпусти, она вернет, — сказала старшая.
Я отпустил, но в готовности вырубить их обоих и всех, кто только приблизится. Мошенница подошла ко мне, резко выбросила руку и, вырвав несколько моих волос, развернула перед моим лицом ладонь, на которой лежали мои деньги. Мы обменялись злобными взглядами, и я ушел.
Времени было еще около часа. Я побрел на другую аллею, но и здесь были цыгане.
— Маладой, красивый! Давай… — договорить она не успела. В ответ я выдал такой набор нецензурных выражений, что ее как ветром сдуло.
Паспорт мне вернули, а на следующий день я благополучно вылетел в Кандагар на самолете «Аэрофлота», доставлявшем призывников. Когда заходили на круг над аэропортом Кандагар, я прилип к иллюминатору и радостно рассматривал сверху палатки родного батальона.
— Наконец-то я дома! — вырвалось у меня.
Стоявшая в проходе стюардесса только покрутила пальцем у виска: