Байки старого гнома
Шрифт:
Придерживая одной рукой монокль, Ивар долго вглядывался в красновато-перламутровую поверхность булыжников и продолжал качать головой. Тром сперва подумал, что у старика случился нервный тик, однако, через некоторое время оценщик замер и поднял взгляд на братьев. В угольках его глаз трепетало пламя масляных ламп, висевших под самым потолком на тяжелых медных цепях.
– Возьму только из уважения к вашему отцу и деду…
Ивар сгрёб руду в ящик, стоявший возле стола и отсчитал пять медяков. В комнате повисла тишина и Тром отчетливо услышал, как бьётся в висках кровь, а за дверью шумят старатели, ожидая своей очереди. Рядом
– А кварц? А ну, давай плати нам за кристаллы, скряга!
Старший Йорвинг рванулся вперед. С двух сторон к нему тут же устремились вышибалы, грозно помахивая дубинками, но Ивар взмахнул рукой, и они замерли на месте, выжидая.
– Кварц нынче упал в цене. Этого добра у нас вон, хоть лаптем ешь, – он мотнул головой туда, где стояла небольшая вагонетка, груженая разноцветным камнем, – Повезёт завтра. Главное верить, не сдаваться. Ни вы первые, ни вы последние.
Старик повернулся к ним спиной, давая понять, что разговор окончен и, напустив на себя деловой вид, отошёл к стене якобы что-то разыскивая среди уставленных разным хламом полок.
– Но…
Тром положил руку на плечо Эйнара.
– Пойдём, брат. Отец уж заждался, наверное.
Когда-то, давным-давно, их род почитали во всём королевстве и жили их предки в Верхнем Квартале, наравне с богатейшими и уважаемыми гномами. Прапрадед Трома и Эйнара владел богатой жилой самоцветов, а из-под его молота выходило лучшее оружие и украшения, когда-либо продаваемое по эту сторону Гиблой Пади. Говорят, сам король Хьярти Угрюмый в особенно торжественных случаях подпоясывался мечом, рукоять которого была украшена руками мастеров Йорвингов. Но времена те давно канули в бездну забвения, и никто уже о них не вспоминал. Самоцветы перевелись, осталась лишь пустая порода, мастерские и кузни пришлось продать, а со временем и вовсе переехать подальше от центра на окраину, где не сильно душат налогами и жизнь не такая дорогая, как в столице. Сейчас их крохотная лачуга находилась в Западном Конце, беднейшем из районов города.
В комнатушке было темно и душно. Света одной единственной лучины едва хватало, чтобы осветить крохотное помещение. Эйнар сидел за столом возле маленького круглого окна, затянутого бычьим пузырём и нервно барабанил пальцами по столешнице. На противоположной от него стороне, в дальнем темном углу, возле печи стояла кровать, рядом с которой сидел на стуле Тром. На кровати, закутанный в пёстрое тряпьё лежал старик. Его изможденное лицо покрывала паутина глубоких морщин. Брови, борода, длинные волосы, разметавшиеся по прохудившейся в нескольких местах подушке, были молочно-белого цвета и слегка серебрились в тусклом пламени лучины.
– Снова ничего?
У старика был низкий дребезжащий голос. Каждое слово давалось ему с трудом, не говоря уж о движениях, отдававшихся болью во всем теле, но он заставил себя повернуть голову и взглянуть на Трома. Тот молча покачал головой.
– Как всегда, отец. Как всегда, – отозвался от окна Эйнар, – Пара жалких крох кварца. Ивар отказался их покупать. А серебра лишь на унцию и хватило. Оценщик сжалился – округлил в большую сторону.
– Да, Ивар – порядочный гном.
– Нет больше порядочных гномов, отец! – старший Йорвинг вскочил на ноги и принялся ходить по комнате, заложив руки за спину, – Все порядочные разбогатели и перебрались в Верхний Конец. Одни мы, как халцедон
– Успокойся, брат, – примирительно сказал Тром, отодвигая свой стул в сторону, чтобы Эйнар ненароком не снёс его, – Сегодня не повезло, так завтра уж точно найдем что-нибудь. Главное надежду не терять.
– Надежду? – Эйнар резко остановился и навис над младшим братом гранитной глыбой, усы топорщились, кончик бороды слегка подрагивал, глаза полыхали огнем. Тром машинально попятился и втянул голову в плечи.
– Надежду говоришь? – повторил Эйнар, – С тех самых пор, когда я взял в руки кирку в первый раз, будучи еще безбородым юнцом, сколько раз с тех самых проклятых пор эта скала, тролль её побери, принесла нам хоть какую-то маломальскую прибыль? Молчишь? Так я тебе скажу. Ни разу за сорок пять долгих изнурительных зим! За все эти годы мы не смогли накопить даже на новый дом!
– Тише, Эйнар, успокойся, – проскрипел старик Йорвинг и тут же зашёлся приступом кашля.
Тром поддержал отца и поправил подушки, помогая удобнее уложить, ставшую вдруг нестерпимо тяжелой голову.
– Что ты предлагаешь? – старик прикрыл глаза, сдерживая боль
– Мы должны продать наш штрек, а деньги пустить в дело, – Эйнар ударил кулаком в ладонь, – Можно взять кузницу под залог нашей лачуги. Как раз хватит, я уже прикидывал. Сейчас ковать оружие и доспехи – это самое прибыльное дело. Пока продолжается война у нас есть шанс неплохо разбогатеть. Нужен лишь начальный капитал.
– Не беспокойся, войны на твой век хватит, успеешь нажиться на чужих страданиях, – отец облизнул пересохшие губы и Тром склонил к его рту заготовленную загодя кружку с водой.
– У многих дела идут не очень, – продолжал старик, утолив жажду, – Что с того? Настанет день, и вы с Тромом обретете своё богатство. Штрек – это все, что осталось у нашей семьи. Последняя надежда, которой не следует так бездумно разбрасываться. У других и этого нет. А ты – продать!
Эйнар лишь презрительно фыркнул, но спорить не решился.
– Смотрю я на вас, дети мои, и понимаю, насколько вы разные. Боюсь, как не станет меня, так перессоритесь между собой, как собаки дворовые. Вижу ведь, как грызётесь между собой каждый день.
– Нет, отец, что ты такое говоришь! – Тром всплеснул руками, – Мы ж братья родные, а братья – это навек, это ж святое. Скажи, Эйнар?
– Угу, – отозвался старший Йорвинг, – Это мы так, потехи ради.
– Хорошо. Надеюсь, что так. Главное, в обиду себя не давайте никому. Вместе держитесь всегда. Слышите? Помните о том, что вы братья и, когда я помру никого у вас не останется, кроме друг друга. Кровь от крови, плоть от плоти. И веру не теряйте в лучшее будущее, тогда оно непременно настанет. Лучше подумайте на досуге, как наследство делить будете, по-братски чтоб вышло, не обидеть никого.
– Не боись, отец, поделим как-нибудь.
– Вот и боюсь, что получится как-нибудь, а не по-хорошему, – проворчал себе в бороду старый Йорвинг, но ни один из сыновей не расслышал его слов.
Сказав, старик откинулся на подушку и прикрыл веки. Разговор дался нелегко и боль снова пронзила тело колючими иглами. Он чувствовал, что конец близок, несмотря на то, что сегодня болезнь слегка отступила и жар ушёл, дышать становилось тяжелее с каждым днем. Рудничная пыль основательно забила ему лёгкие, разъедая грудь жгучей кислотой.