База 211
Шрифт:
– Медведь теперь точно уверен. Да и я тоже, и Лис. Мы немного сомневались, как это может быть. Но сегодня Медведь решил проверить, и нашел следы. Точнее, след. Сразу за холмом, где топливные цистерны. Прямая, небольшая площадка. Ничего особенного. Но она пахнет. И пахнет не человеком.
– Что ты хочешь сказать, малыш? – Лео поднял на своего любимца тяжелый и такой ожидающий взгляд, будто от ответа зависел порядок Вселенной.
– Кроме нас здесь есть еще и другие, такие же, как мы. Вопрос, кто они и откуда? Зачем высматривают? Чего хотят? – вопросами на вопрос ответил Волк. А Герхард и Лис, согласные с ним, часто закивали головами.
Великий Лео вдруг рассмеялся мелким заливистым смехом, как умел лишь один он. Если бы с ними сейчас сидел Сэм, то определенно сказал бы: ничего в жизни не слыхивал противнее. Но приближенных Ховена смех этот привел в неописуемое изумление. Волк было подумал, что названый его отец от перенапряжения свихнулся.
– И это ваша плохая новость?!
Он объяснил коротко, что делать дальше, как лучше оповестить о новости скудные остатки населения базы, а сам не слушал себя, витал в облаках.
Еще минуту назад он заставлял себя быть тем человеком, каким желал видеть себя на деле. И стоило это гауптштурмфюреру величайших трудов. Изображать последний оплот Великой Германии при полной бессмысленности всей затеи. Он мог бы признаться себе, что свалял дурака, оставшись на базе и позволив остаться другим, но не сделал этого. Иначе впереди его и доверившихся ему людей ждало бы полное и тихое умирание. Нельзя долго жить без цели, даже если цель эта примитивна, и уж тем более без цели нельзя выживать в условиях, которым не позавидует и бродячая собака. Прежде чем заставить кого-то поверить в смысл и необходимость их поистине стоической миссии в Антарктике, Лео должен был найти эти смысл и необходимость для себя. Но не получалось. Ладно, Бохман и упрямец Керши, у них имеется конкретный интерес и оправдание, и то вопрос, надолго ли? Твердолобая интеллигенция самого материалистического пошиба, тьфу! Такие всегда начинают ныть первыми и первыми же сдаются. Нет над ними Бога и потому нет представителя его власти на земле, хотя бы и того же фюрера. А значит, нет у них веры. Вот у него, у Лео, вера непременно должна быть. Только во что теперь верить? В собственное предназначение? Но это мистика души, она настолько индивидуальна, что не может распространяться даже на его дорогих найденышей, даже на Волка, а тот почти сын. Как же передать ее чужим людям, и на что им этот дар? Делать вид, будто отлично видит он впереди ту самую конечную пристань, ради которой терпят они лишения и будут терпеть еще худшие? До поры до времени это можно, но очень скоро пустоту не удастся скрыть. У Лео, в сегодняшний день отплытия лодки капитана Хартенштейна на «тот свет», было пресквернейшее настроение. Редко кому выпадало переживать подобное, а кому и приходилось, с благостью не вспомнит. Лишь если случалось однажды идти на безнадежное дело, где на каждом шагу предательская нерешительность борется с «надо» и «должно», да вот беда, в последних ты совсем не уверен, но и не идти не можешь. Будто лучше было бы вернуться назад, в Берлин, забытым всеми неудачником, умоляющим под дверями чужих кабинетов, чтобы о нем вспомнили и, снисходительно посмеявшись, сунули затыкать чужие дыры? Ну уж нет! Только и на горделивой строптивости долго не продержишься. Он, Лео, всего-то спасается в холодных льдах от жгучей обиды, разве же не понимает? Да еще навесил на себя обузу, без коей вполне можно обойтись. Нет, тут враки, тут уж дудки! Чем ноша тяжелее, тем сподручней выйдет ее нести. Он до поры покомандует! Ибо пока у войска, даже у жалких остатков его, жив командир, оно еще не сдалось и ничего не проиграло.
И тут драгоценный ему выпал подарок. К хорошему охотнику, как говорят, и вальдшнеп летит. Сама судьба, не иначе. Вот она, цель, и какая! Да что там цель?
Смысл, смысл жизни его и его найденышей опять появился. Это оправдание не одного лишь существования базы – всего их существования вообще. Настолько воин ценен сам, насколько ценит его противник! Это ли не аксиома всех аксиом?! Если за тридевять земель послан некто выследить и уничтожить, то разве не в подтверждение твоей миссии? Пусть не уничтожить, пусть разведка или что иное, не важно. Придуманная опасность ничуть не хуже настоящей. Теперь весь оставшийся сброд на базе во-о где у него! В обоих кулаках сразу. А главное-то он и позабыл. Стало быть, и с той самой вражьей стороны есть такие же найденыши, как у него. Кто-то другой мыслит с ним одинаково, еще бы узнать кто? В том, что пришлые оборотни посланы русскими, Лео ни на миг не усомнился. Только держава, наученная поклоняться мертвому фараону, способна узреть и допустить до себя подобные существа. И не в цирк, а к самому сердцу своего назначения. Атеисты, скажут. Да какие они атеисты, живой цезарь и верховный жрец Сталин атеист? Это религия высшего разбора, колесница Джаггернаута ни в какое сравнение не идет, сколько жертв требует! Поклонение двуликому Янусу и храм войны, где двери всегда настежь. Они себя еще покажут, их вожди
Помыслив возникший незвано образ, Лео вдруг спросил себя самого и от неожиданности даже не знал в сей миг, что думать и как ответить: а так ли уж стоило Великой Германии воевать с русскими? Бессмертный рейх на западе, извечная сатрапия на востоке. И мир стал бы прекрасен.
Но не сложилось, а жаль. Зато доказательство истинности пути было ему явлено. И за этот подарок amor fati был гауптштурмфюрер Ховен своей судьбе благодарен.
3
Ты значишь то, что ты на самом деле.
Надень парик с мильонами кудрей,
Стань на ходули, но в душе своей
Ты будешь все таким, каков ты в самом деле. [12]
12
И. В. Гете, «Фауст», в переводе Н. Холодковского.
– Я одного не могу понять. Как это вы раньше не задумались? – произнес вслух Сэм и тем вывел Бохмана из глубокого молчания. Они оба сидели в столовой, занятые каждый своим делом.
– О чем мы не задумывались? – ответил Вилли, скорее машинально, чем действительно вникал в смысл слов, произносимых его соседом.
– О том, как это получается? Что в заливе, тем более в самой пещере, почти идеально чистая вода? Помнишь, я у тебя спрашивал, а ты мне сказал: зимой была та же самая картина.
– Точно. Ни пещера, ни залив, по крайней мере, от восточной стороны до горловины выхода не замерзали. Ни в этом году, ни в прошлом. А раньше меня еще самого не было, – Вилли поднял голову, посмотрел задумчиво в потолок. – Может, теплое подводное течение. Кто его знает, что там, в ледяной толще. Вулкан скрытый случился или гейзер?
– Какой вулкан, какой гейзер? Чему я всегда поражаюсь, так это отчего человек с твоим складом ума обожает поспешные выводы. Самолеты ты тоже на подобный манер строил? Тогда прости-прощай ваши люфтваффе! – отмахнулся от дурацкой версии Сэм. – Ты пойми, температура держится исключительно в воде. При этом общего ее повышения не происходит даже в пещере. Там ледяной настенный покров в руку толщиной, если не больше. А в самом заливе? Огромная масса льдов нависает, что твой козырек, но хотя бы одинединственный захудалый айсберг откололся? Даже сползания нет. Будто намертво пришпилено. Послушай, как вообще это место нашли? Ты пойми, это очень важно, так что не темни с государственными тайнами.
– Да не тайна вовсе. Еще давно, когда только создали «Наследие предков», лет восемь назад, стали отправлять экспедиции куда ни попадя. И до Антарктики добрались. Ну чтобы и за Германией здесь были территории. Так сказать, поставить ногу на всякий случай, – Вилли начал повествование сильно издалека, впрочем, это было разумно. – Тоже «Швабия» и с ней два самолета «Пассат» и, кажется, «Борей», если я не путаю. А уже после адмирал Дениц послал своих подводников. Они и нашли это место. Вроде бы доложили потом – «настоящий земной рай». Хотя, что тут было от рая, до сих пор не пойму. Но другого такого здесь точно нет. Как нарочно придумано. И пещера, и подход к ней идеальный, а поверху ледяной монолит, совершенно неподвижный. Ты тоже хорош, сколько раз внутрь грота плавал? Уже дважды? А внимания не обратил! – торжествующе заключил Бохман.
– В каком смысле? – насторожился Сэм, досадуя, что упустил нечто важное, это с ним случалось редко, внимательность к мелочам он всегда старательно взращивал в себе.
– А в таком, весьма и весьма интересном. Правда, я тоже не сразу заметил. Наш старый Ени первым углядел. Уж очень циклопические размеры, да и лед искажает картину. Однако бригадефюрер, покойник, дай ему бог счастья на том свете, он специальные замеры делал. – И Вилли замер в предвкушении того, что сейчас собирался поведать своему компаньону. – У этой пещеры входное отверстие – правильный полукруг. То есть сами своды в гроте вполне естественно корявые, но вот врата, образно говоря, – будто арка, вычерченная циркулем. То ли действительно в рай, то ли в мышеловку. Конечно, наледь и скала осыпалась кое-где, по мелочи. А так, говорю тебе, идеальное сечение.
– Глупости. Обломки Ноева ковчега на Арарате. Борода Моисея. Явление архангела Гавриила на Дублинской ярмарке. Или вы ошиблись, или это восьмое чудо света рукотворного происхождения! – Сэм в запальчивости стукнул ладонью по столу. Из кухни тут же встревоженно выглянула Гуди: ну, как задумали опять драться. – Ничего, ничего, детка. Я просто так, в пылу спора, – успокоил ее Сэм.
– А наши оборотни – не чудо света? – ухмыляясь, спросил его Бохман.
– Они – дети природы. Точнее, ее аномального отклонения. Никто из всех троих не только не может разумно объяснить, что с ними происходит, но даже просто воспроизвести себе подобного! – несколько повысив голос, возразил Сэм. – А когда, к примеру, ты строишь летательный аппарат, то уж точно знаешь, куда и зачем какая гайка. И в твоих силах возможно создать сколько угодно клише с одного прототипа. Этим и отличаются явления естественные от искусственных.