Баженов
Шрифт:
ДИПЛОМ ПАРИЖСКОЙ АКАДЕМИИ
В осенний солнечный день 1760 года в Париж приехали два молодых русских художника. Это были первые «пенсионеры» петербургской Академии художеств — Баженов и Лосенко. Они прибыли по Версальской дороге. В домике заставы посреди обширного луга проверили их документы, из которых явствовало, что они — воспитанники императорской петербургской Академии художеств, посланы в парижскую Академию для совершенствования в искусстве. Они выслушали несколько фраз чиновника, любезных и приветливых, и вернулись к своему экипажу.
Старый
— Удивительное дело! За долгие годы моей службы я впервые пропускаю русских, которые едут в Париж заниматься искусством. Мало этой голытьбы в Латинском квартале! Для чего этим варварам искусство?
Экипаж проехал лужайку и повез путешественников по Елисейским полям. Приближалась Сена с нарядными домиками на берегах, холм Мартра с ветряными мельницами. Громады зданий с высокими шпицами и куполами рисовались величественным архитектурным силуэтом на жемчужном фоне покрытого легкими облаками неба…
Новый городской пейзаж, необычный и прекрасный благодаря золотистому свету угасающего солнца, взволновал Баженова.
— Сколь прелести и величия в этом зрелище!
Лосенко молчал.
Восторженный Баженов с чувством скандировал «стихи похвальные Парижу» Тредьяковского:
Красное место! драгой берег Сенский, Тебя не лучше поля Элисейски: Всех радостней дом и сладка покоя, Где ни зимня нет, ни летнего зноя…Дорога была в рытвинах, кое-где от недавнего дождя стояли большие лужи, кругом лежали нечистоты. Экипаж бросало на ухабах. Расстилавшаяся впереди панорама города ежеминутно перемещалась, но это только усиливало ее живописность.
Баженов не отрывал глаз от Парижа.
Вот он Париж — город блистательной роскоши и отвратительной нищеты! Город смелых философов и художников, провидящих будущее, и трусливой аристократии, полной страха перед настоящим…
Экипаж катился по городским многолюдным улицам. По этому пути следовали многие, увлеченные честолюбием и туманными иллюзиями. Этот великий город привлекал людей со всего мира. Удачливые возвращались из него воодушевленные успехами, знаниями и славой. Иных засасывало губительное болото нищеты и порока в глухих задворках блистательной столицы, и они погибали, расплачиваясь жизнью за обманувшие их мечты…
Баженов и Лосенко ехали мимо жалких лачуг, находившихся в соседстве с великолепными отелями, огражденными от улицы железными решетками, за которыми в обильной и тенистой зелени платанов прятались поэтические руины, созданные по прихоти аристократии…
Да, Баженов не знал, что, в предчувствии своей гибели, аристократия отдавала дань меланхолическим переживаниям и поручала архитекторам возводить в своих парках гробницы-колонны, хижины — «эти символы бедности, уничтожения и смерти» (А. Франс).
— Как противоречивы вкусы парижан, — сказал Баженов Лосенко.
Смутная тревога овладела Баженовым.
Что ожидало его в Париже — городе, о котором он так мечтал во время одиноких прогулок по берегам величественной
Путешественники остановились в дешевенькой гостинице и, почистив платье после дороги — второй смены одежды у них не было, — явились представиться в русское посольство. Там их приняли надменно, даже не предложили сесть (по паспортам было видно, что приезжие не бог весть какие персоны, — разночинцы) и преподали совет вести себя благопристойно и не поддаваться соблазнам. Последнее уже было вовсе глупо — получаемого из Академии «пенсиона» едва хватало на прокорм…
Из гостиницы они переселились в окрестности Луара. Ряд домишек с балкончиками и наружными лестницами, между которыми были протянуты веревки с сушившимся бельем, шатающиеся по улицам продавцы вафель, оборванцы и слуги в старых ливреях, высунувшиеся из окон женщины, занимавшиеся болтовней или перебранкой с соседками, — эти задворки блестящего города наводили уныние…
Баженов и Лосенко поселились здесь из-за дешевиэны квартир, — получаемое ими содержание в переводе на французские деньги составляло всего 600 франков в год. Они занимали комнату в третьем этаже одного из старых домов, глядевшего на улицу облезлым фасадом. На третий этаж вела грязная, с истертыми плитами, лестница которая прямо подводила к разбитой со щелями двери. Комната, в которую из-за плохой двери постоянно дуло, служила молодым художникам и кабинетом, и спальней, и мастерской. Большая перегородка делила комнату на два длинных коридора, в конце которых были окна, к счастью, выходившие на юг. Они снимали комнату у прачек и, ежедневно вдыхая горячий пар мыльной воды, любовались еще разнообразным ассортиментом белья, развешанного по балюстраде антресоли.
Комната постепенно приняла пристойный вид. Отвалившаяся со стены штукатурка была завешена этюдами Лосенко и гипсами, полками с книгами.
Лосенко, распевая — раньше он готовился в церковные певчие — писал свою картину «Чудесный лов рыбы». Баженов копировал чертежи или вырезал из дерева модели дворцов.
Художественное воспитание Баженова проходило под руководством зрелых и даровитых мастеров парижской Академии, как Ж. Суффло, создатель парижского Пантеона, А. Ж. Габриэль, строитель Малого Трианона, Пейр. Главным наставником Баженова был королевский архитектор Шарль де Вальи.
Баженов вставал с рассветом и, если не работал дома, уходил в Академию или бродил по Парижу, изучая памятники архитектуры. Он сделал модель римского храма Весты по Витрувию и показал его де Вальи. Тот изумился и не поверил, что это сделано его молодым учеником — так отчетливо и с такой математической точностью.
— M-r Basile изволит шутить? — спросил де Вальи.
Но Баженов принес еще несколько моделей, и профессор рассыпался в комплиментах, не сомневаясь в блестящих дарованиях своего русского ученика.