Беатриче кота Брамбиллы (сборник)
Шрифт:
Это чувство — часть моей души. Невольно захватывает игра противоречия с самим собой и в конце концов доходишь до Рубикона, за которым начинается сумасшествие.
Ребенком я забавлялся, пугая своих братьев и товарищей, с горячностью доказывая существование всевозможных фантастических существ, в которых сам не верил. С годами эта страсть развилась.
Одно время у меня нашлись, среди товарищей, многочисленные последователи и мы даже основали особый кружок — «кружок противоречия». Но он просуществовал
В этом кружке мы состязались друг с другом в измышлении самых невероятных положений, которые по жребию попадались тому или иному члену для доказательства.
Помню тот успех, что достался мне, когда я блестяще исполнил возложенную на меня задачу и доказал бытие дьявола.
Это было нелегко. Прежде всего, я твердо знал, что дьявола нет, во-вторых, я даже никогда раньше не задавался мыслью, что именно может он олицетворять, в третьих — я не был вовсе верующим человеком.
Но именно благодаря этим препятствиям я с еще большим рвением принялся за свой реферат — копался в богословских сочинениях, ломал голову над Апокалипсисом и трактатами схоластиков.
Мой парадоксальный ум вывел меня из затруднительного положения и блестяще опроверг общепринятое мнение, что лучше всего даются писателю те произведения, которые продиктованы ему его глубокой верой в их идею.
Говорю без желания рисоваться, что реферат мой превзошел всякие ожидания и его успех был вполне заслужен.
Но еще многозначительнее были те последствия, которые ему сопутствовали.
Я говорил уже, что такое жонглирование мысли доводило меня иногда до того, что я на время сам колебался в решении вопроса, — что же, наконец, правда, — то ли, что мы привыкли считать естественным, аксиомным, или та «жизнь в обратном представлении», которая создавалась путем мыслительных фокусов.
Но, как скептик, я не отдавался никаким мистическим ощущениям и вся жизнь в моих глазах была довольно неостроумным парадоксом.
Как никак, я доказал существование дьявола — духа отчаяния, духа противоречия, доведенного до безумных размеров.
Дьявол — мятущееся отчаяние, ищущее выхода и готовое на все — и он существует именно потому, что существует примирение, скорбь, как последний этап, как утешение.
Не знаю, отчего так определил я его, почему именно отчаяние я взял как стихию дьявола, но это сопоставление крепко засело у меня в голове без всяких определенных мотивов и из него я выводил дальнейшее.
Теперь от меня ускользнуло то хитросплетение парадоксов, которое давало иллюзию существования реального дьявола.
Я видел, что слушатели загипнотизированы
В конце я уже сам был взволнован и почти не помнил, как сошел со своей импровизированной кафедры.
Только тогда, когда я очутился на свежем воздухе и кто-то сзади дотронулся до моего рукава, — я пришел в себя и радостно улыбнулся незнакомому лицу, пристально смотревшему на меня.
— Кто вы? — спросил я, останавливаясь.
— Вы меня не знаете, — отвечал незнакомец, — я был одно время в вашем кружке, но вскоре из него вышел…
Он последовал за мной и продолжал:
— Теперь же, после вашего реферата о дьяволе, я хотел бы познакомиться с вами поближе.
Я не совсем понял, что хотел от меня этот человек, но, польщенный его мнением, весело заметил:
— Да, этот логический фортель мне удался…
— А главное, вы сумели очень верно определить его свойства, — возбужденно подхватил мой спутник.
Тут я снова остановился и пристально посмотрел на него.
Это был молодой еще человек, небольшого роста, сутуловатый, с приподнятыми плечами и большой головой. Взгляд его серых глубоко сидящих глаз был тяжел и внимателен.
— Вы собственно, что? — растерянно спросил я.
— Да ничего особенного, — хладнокровно отвечал он, — я говорю, что вы верно определили его, как духа отчаяния, духа противоречия и тем более это странно, что никогда его не видели.
Он положительно издевался надо мной.
— Послушайте, — начал я, спрятав из предосторожности руки в карманы и наступая на незнакомца, — охотно верю, что вам понравился мой реферат; допускаю даже и то, что он отчасти расстроил ваши нервы, — но все это не дает вам права зубоскалить и говорить мне вздор, от которого у здорового человека вянут уши…
Но он совсем не смутился и рассудительно заметил:
— Однако, об этом самом вздоре вы говорили битых два часа…
Я не сразу нашелся, что ответить, так неожиданно показалось мне это заявление, но нельзя было не согласиться с тем, что он прав.
Тем не менее, во мне вновь поднялось возмущение.
— Позвольте, — загорячился я, — там я отвечал на заданную тему, заведомо бессмысленную, и вся цель этого заключалась в остроумной подтасовке доказательств, в своего рода казуистике…
— А здесь я говорю вам, что вы были вполне логичны, потому что действительно доказали бытие дьявола, — спокойно возразил он, — вся суть в том, что вы, не веря, пришли к истине, а я верю, потому что знаю истину.