Беда по вызову
Шрифт:
— Я перевела Славика в другую школу! Да, здесь гораздо дешевле. На ремонт сдали всего 500 рублей. В принципе, можно было дать и меньше. Здесь нет таксы, прикинь, да? В той пятой гимназии просто офанарели. Они анализируют роман «Это я — Эдичка!». Я не хочу, чтобы мой ребенок анализировал Эдичку Лимонова за мои десять тысяч трудных российских рублей. Данный герой не знал, куда сунуть свой член. А когда, наконец, сунул — оказалось, что это — политика. Вот там ему и место. А платить за это я не хочу. Во всяком случае — столько.
Этот Славик сел за последнюю парту и пытался там что-то записывать. Как хороший мальчик. Но потом плюнул, и даже швырнул тетрадью в близнецов Карелиных. Будет из парня толк.
В столовой ко мне подсела неугомонная
— Петь, сегодня педсовет!
Я с ужасом вспомнил, что не написал никаких планов, даже приблизительных.
— Черт, что-то у меня колено заныло, наверное, шарахнулся.
Я захромал к стойке с грязной посудой.
— Петь, так ты придешь?
Я почесал голову вилкой.
— Лиль, если вдруг меня не будет, скажи, я сидел в библиотеке, прорабатывал материал. А потом у меня температура вдруг подскочила. Воспаление коленной чашечки. Ударился сильно.
— В библиотеке?
— Нет, в спортзале. Где до этого вел физкультуру. А потом уже пошел в библиотеку.
— Тогда лучше в филармонию.
— Почему? — округлил я глаза.
— Слово красивее.
Но педсовет не состоялся. Кто-то сообщил в милицию, что школа заминирована. Налетели машины с мигалками, двор оцепили, и парни в камуфляже вывели всех за территорию школы. Последним вышел Ильич. Под мышкой он тащил системный блок компьютера. Успел полюбить свое сокровище. Мне эта катавасия не понравилась, но я все же прихватил с собой Рона и толкался в тени деревьев, пока всех не впустили обратно. Никакой взрывчатки, конечно, не нашли. Но оставшиеся уроки были сорваны. Педсовет тоже.
Больше всего я не люблю теперь вечера. Днем я занят, и мне некогда думать о прошлом, но вечером, когда двери школы закрываются, и школьный двор пустеет, это прошлое начинает задавать мне вопросы. Как там дед? Что стало с Мишкой? Кем приходилась депутату Грачу его точная копия? И зачем она ему понадобилась, если от нее всячески хотели избавиться и даже заплатили за это? Почему выбрали мой гараж? Почему никому не понадобилась ни дорогая машина, ни довольно крупная сумма денег, котрую я присвоил? Почему она пришла именно ко мне? И почему дала мне сбежать? Значит, она хотела совсем не того же, чего хотел Юрий Юрьевич, хотя сама была Грач? Теперь вечерами я долго гулял с Роном, но паршивые вопросы все равно забивали голову так, что я всерьез подумал, а не начать ли мне писать планы уроков. Может, даже проверять тетради? Говорят, это долгое, утомительное занятие. Я нашел чистую тетрадь, открыл, и написал «План». А еще можно предложить Ильичу, чтобы в моем лице он заимел еще и сторожа. Нет — охранника. С собакой. Все равно сижу тут сутками безвылазно. Это будет круто. Тем более, что на охранника можно еще подсобрать деньжат с родителей. Я подумал, и написал «уроков». Получилось «План уроков». Уже хорошо. Завтра дам оболтусам контрольную и соберу тетради (вот удивятся). Буду проверять всю ночь, и заодно охранять школу. А потом схожу в библиотеку и посмотрю методичку по этому ОБЖ — надо же знать, что там по программе полагается. А потом — в филармонию! А можно даже за мольберт и — рисовать, рисовать! Будет насыщенная, полноценная жизнь. Только не моя.
Я не учитель Петр Дроздов, я — автомеханик Глеб Сазонов. Я никогда не думал, что так трудно жить не своей жизнью, откликаться на чужое имя и думать, а куда она делась-то, моя жизнь?
На утро выпал снег. Я не знал, что так бывает. Оказалось, осень — это действительно скоротечно. Вчера еще светило яркое солнце, деревья стояли в яркой листве — красной и желтой — а сегодня прямо на нее навалил снег и температура упала до минус пяти. Говорят, что здесь это обычное дело — снег в сентябре, и он еще может растаять, но стало ясно, что пора подумать хоть о какой-то зимней одежде. Моя джинсовая рубашка и для крымской зимы жидковата, а в Сибири даже на расстоянии от сарая до школы я не хочу повторять подвиг генерала Карбышева. Но главное даже не куртка, а обувь. Во-первых,
После уроков я тормознул Брецова.
— Ты, это, Вован, забери из ментовки свою петицию.
— Свою, че?
— Жалобу, Вован.
— А че?! Пытали!
— Забери.
— Так ведь пытали же!
— А ты забери!
Он набычился, я сделал шаг к нему.
— Счас, счас, поеду! — Поспешно отбежав с грацией орангутанга на безопасное расстояние, он крикнул:
— Только все равно пытали, менты поганые!
К сожалению, школу больше не заминировали, и педсовет состоялся. Дора Гордеевна рвала и метала. Ильич невозмутимо играл в тетрис на мобильном телефоне. Он приобрел его только вчера и беспрестанно тыкал разные кнопки, изучая функции. Внешний мир его не интересовал. Сначала досталось Татьяне-художнице. Она упорно забывала приводить в порядок классный журнал — выставлять оценки и делать необходимые записи. Дора метала молнии, а одухотворенные глаза Татьяны наполнялись слезами. Художника легко обидеть. Но я не творческая личность. Я вчера сел и написал своей грубой большой рукой два слова «План уроков». И классный журнал у меня в полном порядке. Дора Гордеевна, поняв, что мозги мне промывать бесполезно, сказала, что «не видит большого смысла держать в школе в качестве учителя такого малообразованного и подозрительного типа» как я. Слово «подозрительного» мне очень не понравилось. Очень. Дора, поняв, что чем-то сумела меня задеть, просветлела жирным лицом. А я вспомнил, что детки между собой зовут ее Гангрена Ивановна.
Лучше всех оказалась Аллочка Ильинична. И планы у нее, и квалификация, и уровень и опыт. А детки кличут ее «болонка климактерическая».
Ильич со своим телефоном уже чего только не сотворил. Погонял игрушки, поотправлял sms-ки, проверил функцию будильника и теперь просто любовался маленьким серебристым Nokia. Ему хотелось подальше из этой душной комнаты, от этого «дружного» женского коллектива. Я решил обидеться, что он за меня не вступился, и попросить денег за дополнительные часы.
В коридоре пришлось поуспокаивать рыдающую Татьяну.
— Да плюнь ты на эту Гангрену. Все равно не уволят.
— Какой маразм этот журнал! Я не могу сидеть и проставлять эти оценки. В этом занятии нет творчества! Когда рисуешь — думаешь над линией! Нет, я не могу, когда нет никакого творчества, Петр!
Я подумал «какая творческая натура», а вслух сказал:
— Плюнь, все равно не уволят!
Для Татьяны увольнение означало бы конец бесплатного обучения в школе ее дочери.
Вечером я решил проверить, выполнил ли свое обещание Вован и позвонил из учительской в инспекцию.
— Инспекция безденежных, — услышал я. Не понял и даже испугался.
— Уже и такая есть?
— Инспекция. Без-де-нежных. — Отчеканил по слогам женский голос, и я сообразил, что это фамилия.
— А Маргариту Георгиевну будьте добры.
— Уехала по школам.
Почти одновременно со словами под окнами затрещала Ока. Ритка ворвалась в учительскую веселая, миниатюрная, в узких брючках, с короткой стрижкой. Прелесть, а не женщина.
— Ну что, мучительница?
— Забрал, забрал, — засмеялась она. — Слушай, в субботу в семь дискотека. Ильич сказал, что тебя можно попросить подежурить, за порядком последить. Можно?
— Можно.
Отчего нельзя? Не Татьяне-художнице же следить. В этом занятии нет никакого творчества.
— Слушай, а что это за инспекция у вас — безденежных?
Ритка засмеялась.
— Это фамилия у дежурной Безденежных. У нас с фамилиями много приколов. Вчера дежурили на водокачке. Наши приводят мужика бомжеватого — грязного и пьяного. Черт его знает, что он там делает, вода-то на весь город оттуда идет. Может, у него зараза какая! Спрашивают: