Беда
Шрифт:
Под Мухтуей скопилось много грузовых пароходов. Некоторые уже выкинули трапы и принимают грузы. Все комсомольцы Ленского района должны за лето отработать по десять дней на погрузке. Таково решение районной конференции. Поэтому большинство работающих сегодня на погрузке – комсомольцы и молодежь. Взад и вперед бегают грузчики с козами за спинами, напоминающими седла, – это чтобы удобнее было таскать груз. Большие, сильные парни все нацепили на себя козы, а те, что послабее, и девушки по двое тащат носилки. Проходя мимо Тогойкина и Лизы, ребята громко их приветствуют, а кто повеселее
На прибрежном песке лежит огромный красновато-бурый камень. С давних времен местные жители называют его «Камнем Лазарева». На том камне сидит сейчас в длинном брезентовом плаще и коротких резиновых сапогах рослый якут. Закинув ногу на ногу, он курит. Это уполномоченный «Холбоса» Филипп Прокопьевич Лазарев. Вот так же сидел он здесь, когда Николай Тогойкин был мальчишкой лет десяти. Теперь сам Тогойкин стал уже секретарем райкомола и, никого не боясь, никого не стесняясь, держит за руку высокую стройную Лизу.
А Филипп Лазарев ничуть не изменился с тех пор, как и тот бурый камень, на котором он сидит. Он просто присел немного отдохнуть. Вот сейчас он сморщит свой крупный нос, вскочит и помчится куда-нибудь. Если взбежит на крутой яр, значит, понадобилось ему на склад. Там, может, нечаянно выпустили из рук ящик с фарфоровой посудой. А если побежит к реке, значит, хочет проверить, не нарушен ли какой-нибудь из ста пунктов договора «Холбоса» с управлением пароходства.
Впечатление такое, будто Филипп Лазарев всю жизнь только и делает, что спорит, ругается и судится. Грузчики, работники пароходства, да и многие жители самой Мухтуи называют его Чертов мужик. И тем не менее все его любят. С человеком, с которым Лазарев утром весьма бурно выяснял отношения, настолько бурно, что чуть ли не лез в драку, вечером он мирно разгуливает под руку. И вообще он ходит с таким вызывающе независимым видом, будто все людские нужды и заботы его решительно не касаются, будто он и знать о них не желает. Но тем не менее все идут к нему за советом, ни одно дело без него не обходится.
По просьбе комсомольцев самые ответственные репетиции в клубе проводились под его руководством. А роли кулаков, бандитов, хитрых купцов никому так не удавались, как Филиппу Лазареву. В давние времена, когда только рождался якутский театр, Филипп Лазарев, ученик средней школы, был одним из первых артистов. А еще раньше, в старину, он, говорят, мальчишкой верхом на быке распевал протяжные старинные якутские песни. Да и сейчас, сидя на буром камне, он что-то напевает себе под нос. Такой вот он человек, этот Филипп Прокопьевич Лазарев, Чертов мужик, прекрасный работник, отличный друг!
Лазарев кончил курить, постукал трубку об камень, на котором сидел, и обернулся к Николаю и Лизе:
– Здравствуйте, товарищи Тогойкины!
– Здравствуй, Филипп Прокопьевич! – сказал Тогойкин, словно не замечая, что он их обоих назвал одной фамилией.
– Почему же это вы гуляете?
– А почему же не погулять в такой прекрасный день? Мы уже отработали, товарищ Лазарев, свои десять дней.
– Беда нам грозит, с грузами не справимся… Дожди надвигаются! – голос Лазарева смягчился: – Товарищ
У Тогойкина были сегодня совсем иные намерения. Он хотел с Лизой перебраться на лодке вон на тот остров и наконец признаться ей в любви. Нет, сегодня ему было решительно не до грузов. Потому он и хотел все обернуть в шутку. Тем временем на берегу появились две девушки с пустыми носилками. Насмешливо поглядывая на Лизу, они о чем-то зашептались.
– Ты совершенно прав, товарищ Лазарев! – выпалила вдруг Лиза, выдернула руку из руки Николая и умчалась в сторону складов.
Растерянный Тогойкин постоял минуту, махнул рукой и отправился вслед за ней.
И вот он уже несет на спине большущий ящик и удивляется невероятной легкости своей ноши. Он осторожно спускается по обрывистому берегу, вдруг ящик соскальзывает у него со спины и с каким-то тоненьким звоном, крутясь и подпрыгивая, катится вниз. Лазарев оказался тут как тут, он вскочил со своего камня и ловко принял прямо на грудь ящик, летевший как мяч…
Николай Тогойкин вскрикнул и проснулся…
II
Все, ожидавшие самолетов, уже облачились в свои шубы, подобрали вещи, суетились, двигались, хлопотали. Катя и Даша тоже были весьма оживлены, но продолжали сидеть.
А тот громадный старик только с виду был вялым и медлительным, на деле оказался весьма расторопным и ловким человеком. Он стоял одетый, подхватив обеими руками три чемодана и зажав под мышкой туго набитый мешок. Его шустрая старуха положила на чемоданы, что держал старик, как на полки, рукавицы, шапку, шубу, шаль и одевалась в великой спешке, беспрестанно приговаривая:
– Скорей, скорей! Иван, скорей!..
– Не торопись, Марья, – медленно прогудел старик.
Прощаясь с Катей и Дашей, старуха расцеловала их и сказала:
– До свидания, деточки.
Оказывается, пока Тогойкин видел сны, девушки уже успели подружиться со старухой.
Коловоротов все еще спал, вытянув ноги в оленьих унтах.
По радио энергичный женский голос сообщал:
– …Якутск – Олекминск – Киренск – Красноярск – Новосибирск.
Народ еще более оживился, за окнами гудели моторы так, что в здании дребезжали стекла.
Прилетел самолет с побережья Ледовитого океана. Помещение заполнили люди, казавшиеся на редкость неуклюжими в своих оленьих и собачьих дохах, в беличьих и пыжиковых шапках. Они бесшумно ступали, обутые в длинные унты из оленьих лап. Слишком они тепло оделись, видно не зная, что в Якутске уже началась весна.
Но тут прибыл самолет с южного направления. На приезжих были легкие пальто, шляпы и кепочки, каблучки отстукивали звонкую дробь. Эти были слишком легко одеты, не зная, видно, какая она, якутская весна.
– Товарищ Тогойкин, здорово! – раздался громкий голос среди всеобщего гомона.
Обернувшись, Тогойкин увидел наклонившегося к нему Филиппа Лазарева. Бывает же такое! Только что он видел этого человека во сне – и вот тот стоит перед ним в длинной оленьей дохе и рысьей шапке, сдвинутой набекрень.