Бедная Лиза
Шрифт:
Синьорина Манчини торопливо перевернулась на спину, надеясь вскочить на ноги, но тут же в ужасе закрыла лицо руками. Желтолицее чудовище нависло прямо над ней, черные глаза сверкали, зубы отвратительно щерились. Бьянка уже чувствовала, как под его жадными пальцами рвется ее блузка, как оголяется беззащитное плечо, как он отрывает ее от земли, и она бьется в его руках, беспомощная, словно пойманная рыбка… Она уже приготовилась умереть, но тут случилось нечто удивительное и даже вовсе необыкновенное.
Краем глаза Бьянка увидела, как некто могучий и стремительный заступил
Она ясно увидела перед собой высокого господина лет пятидесяти, одетого в серый камлотовый сюртук и такого же цвета цилиндр, его тонкая, но сильная рука сжимала изящную резную трость с набалдашником из слоновой кости. Этой тростью сейчас он упирался прямо в грудь страшному демону, который сидел, пришпиленный к стене, будто бабочка, в которую вонзили булавку.
– Не бойтесь, синьорина, – с легким иностранным акцентом проговорил незнакомец.
Улыбаясь, он молча глядел на кружевницу и, как показалось синьорине Манчини, даже немного ей любовался. Правду говоря, тут было на что заглядеться: темно-каштановые вьющиеся волосы, чуть скуластое личико, чуть вздернутый носик, алые свежие губы и испуганные, и оттого еще более очаровательные глазки.
– Вы в безопасности, – повторил чужестранец. – Не бойтесь ничего.
– Я не боюсь, – сказала она, – не боюсь.
И действительно, ей почему-то сразу сделалось ясно, что в присутствии этого господина ей не грозит ничего, даже если вся преисподняя выйдет на охоту за ней.
– Спасибо, – сказала она, с любопытством оглядывая неожиданного спасителя. – Меня зовут Бьянка Манчини, я кружевница. А кто вы?
Незнакомец отрекомендовался действительным статским советником Нестором Васильевичем Загорским.
– Васильевич? – она нахмурила брови, что-то вспоминая. – Вы – серб?
– Не совсем, – отвечал он, – я из России.
Вот как, Россия? Кажется, это страна медведей. Но этот на медведя совсем не похож. Обходительный, обворожительный и… очень интересный. Волосы седые, но брови черные, и глаза горят живым, страстным огнем.
– А что же делать с этим… – она запнулась, не зная, как назвать желтоглазого демона, который все еще сидел, прижатый к стене, и ворчал что-то неразборчивое, словно пес, которого только что угостили палкой.
Загорский беспечно махнул рукой: ничего не делать, просто забыть – и все. Как же забыть, возразила Бьянка, он ведь может напасть на кого-то еще. Спаситель посмотрел на нее внимательно и слегка нахмурился: пожалуй, она права. Видимо придется сдать этого башибузука в полицию, чтобы впредь не беспокоил честных девушек.
Желтолицый бандит на эти справедливые слова только недовольно покривил физиономию, из чего можно было со всей определенностью вывести, что даже черти из ада побаиваются полиции.
– Что ж, синьорина, не смею больше вас задерживать, – Загорский снова вежливо приподнял шляпу, видимо, собираясь отчалить в неизвестном направлении. – Впрочем, может быть, вас нужно проводить прямо до дома?
– Я живу тут, – и она кокетливо
– Буду иметь это в виду, – улыбнулся ее спаситель.
Она еще раз улыбнулась ему напоследок – какой все же очаровательный – и, открыв дверь, скрылась в доме.
Загорский же опустил трость, которой он удерживал косоглазого демона и сурово спросил на чистом русском языке:
– Ну, и как прикажешь это понимать? Стоило мне отлучиться на полчаса, и ты погнался за девушкой, словно павиан в джунглях!
– Стрела амура, – пробурчал желтолицый. – Я влюбился, если вы, конечно, понимаете, о чем речь.
– Подумайте только, он влюбился! А как же должное поведение, как же ритуал [4] ? – с упреком сказал Нестор Васильевич.
4
Загорский в разговоре с Ганцзалином использует ключевое для китайской культуры слово «ли», которое обозначает должное поведение и распространяется на самые разные виды жизнедеятельности. Это не просто этикет, это осознанное понимание, почему в тех или иных обстоятельствах следует себя вести именно так, а не иначе.
– Ритуал состоит в том, чтобы добиваться предмета своей страсти, – проворчал его собеседник. – А если вы любите девушку, а она попадает в объятия другого, это не ритуал, а глупость.
Загорский, однако, настаивал на своем. Что за дикость, в самом деле – погнался за девушкой, напугал ее до полусмерти?
– Я бы и пальцем ее не тронул, – нахмурился собеседник.
– Это знаю я, но она этого знать не могла. Скажи, Ганцзалин, ты давно смотрел на себя в зеркало? Такая физиономия может напугать до смерти кого угодно даже в твоем родном Китае. Твое счастье, что она молодая и здоровая, у кого другого сердце могло разорваться от страха.
– За старухой я бы не погнался, – запальчиво отвечал Ганцзалин.
Действительный статский советник поморщился. Понимает ли тот, как неслыханно им повезло, что Загорский обнаружил своего не в меру влюбчивого помощника раньше, чем девушка позвала полицию?
– Это полиции повезло, – пробурчал китаец. – Лучше помогите мне подняться, кажется, я подвернул ногу.
– Эх, Ганцзалин, Ганцзалин, когда же ты остепенишься, – вздохнул Загорский, но руку помощнику все же подал, после чего они двинулись вниз по улице, беседуя совершенно по-дружески.
За ними, в изумлении округлив глаза, наблюдала через небольшое окошко в толстой стене синьорина Манчини…
Спустя какие-нибудь десять минут Нестор Васильевич и его верный Ганцзалин уже сидели на веранде недорогой траттории и попивали душистый капучино. Народу в траттории было немного, их обслуживал лично хозяин, совершенно лысый, но зато с таким носом, которым, будь они в сельской местности, вполне можно было бы рубить дрова. Очевидно, этот экзотический трактирщик, как всякий почти итальянец, считал себя чем-то вроде Джоаккино Россини и время от времени выдавал внезапные фиоритуры из классических опер.