Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви
Шрифт:
— Разве теперь она поверит мне? — Владимир без сил рухнул в кресло и схватился руками за голову. — Я все испортил. Я снова восстановил ее против себя. Как я мог? Забудет ли, простит ли она меня?
— Тобою сейчас движет ревность, которая мутит разум…
— О да!.. — вздохнул Корф.
— Если не готов к борьбе — уйди в сторону, чтобы не потерять еще и друга.
— И навсегда потерять Анну? Нет, никогда!
— Борись
— С кем? С Анной или Репниным? Или с обоими одновременно?
— С самим собой! Усмири гордыню! Ты любишь Анну — так докажи самому себе, что ты достоин ее любви!
— Легко сказать!
— И трудно сделать, — кивнул ему отец. — Но стоит однажды переломить гордыню, и ты поймешь, что любовь — это искусство отдавать, а не завоевывать.
— Да что Вы знаете о любви? Как вы можете советовать? Вы, кто за всю жизнь не отдавался безумию страстей. Благополучный семьянин, унылый вдовец! Оставьте меня с запоздалыми нравоучениями! Оставьте меня!
— Сейчас тобой руководит вполне законная ненависть к моей семье. Я не стану докучать и тотчас же откланяюсь, — растерянно сказал Андрей Долгорукий, неожиданно вошедший в кабинет.
— А? Что? — Владимир посмотрел на него мутными глазами, но через мгновение опомнился. — Нет-нет, прости, Андрей. Я, кажется, просто перенервничал.
— Это неудивительно. Столько пережить за какие-то несколько дней! Сможешь ли ты говорить со мной? Готов ли выслушать мою просьбу?
— Конечно, проходи, садись. Я слушаю тебя.
— Прежде всего, — кивнул Андрей, присаживаясь к столу в кресло напротив друга, — я бы хотел извиниться перед тобой, если, конечно, слова могут послужить утешением.
— Ты говоришь об имении? — недобро улыбнулся Корф.
— Побойся Бога, Владимир! — вздрогнул Андрей. — Я говорю о твоем отце! Все, что случилось, просто ужасно! В голове не укладывается, что матушка — убийца. Сможешь ли ты простить меня и мою семью?
— Есть вещи, которые, к сожалению, исправить нельзя.
— Но мы всегда были дружны. И ты знаешь, что я не разделял планов матушки насчет поместья. Осталось оформить бумаги, восстанавливающие тебя в правах на него.
— Что ж, спасибо. Хотя я никогда и не сомневался в твоей честности и благородстве. И рад, что ты принял это решение.
— Все, что случилось, не должно разрушить нашу дружбу!
— Ничто не совершенно, — горестно заметил Корф.
— Ты прав. В твоей власти решение — казнить или миловать.
— О чем ты?
— Владимир, моя мать совершила чудовищное злодеяние, но она была не в себе. Моя
— Мне жаль, — прервал друга Корф. — Я сожалею о твоем несчастье, но я не доктор. Тем более, не судья.
— Вот именно об этом я и хотел говорить с тобой! Владимир, будь снисходителен…
— К убийце?
— К болезни! Во имя нашей дружбы, во имя милосердия! Я прошу тебя не выдвигать против маменьки судебных обвинений.
— Это невозможно! Твоя мать не только попрала дружбу, но и посягнула на творение Господа — на жизнь человека. Она убийца, убийца! — вскричал Корф, вставая.
— Владимир! — Андрей тоже поспешно встал. — Выслушай меня! Ревность овладела ею и управляла всеми ее поступками. Только мать и твой отец знали правду, и я уверен, он чувствовал свою вину перед ней.
— За то, что не мешал другу любить?
— За то, что покрывал измену! И разве ты сам не вызвал бы обидчика на дуэль? А что могла сделать она? Я не оправдываю маменьку, но не она убивала твоего отца — обида и ревность подсыпали яд в его бокал. И они же привели ее к безумию. Теперь она неопасна — она больна, она живет в другом мире — в прошлом, где еще нет ничего: ни предательства, ни убийства. Эта женщина, любимая мужем и детьми, любящая и добрая, не может никого отравить. Ее пощади — она не заслуживает тюрьмы и каторги.
— Да, ты не зря пошел по юридической линии, твоя речь растрогала даже меня — сына убитого ею человека, — с саркастической усмешкой сказал Корф.
— Володя, матушка не может сейчас отвечать за свои поступки, она невменяема, нуждается в лечении. Она виновна, но она неподсудна. Умоляю, будь к ней милосерднее. Небо уже наказало ее, лишив рассудка. Я уверен, если бы Иван Иванович был жив, он отпустил бы ей ее грехи.
— О да, мой отец всегда был добросердечным самаритянином!
— Владимир, твой отец был благородным человеком и настоящим воином. Он никогда не стал бы воевать с женщиной и мстить ей, тем более, когда уже свершился высший суд — суд Божий, наказавший ее по всей строгости и справедливости. Моя мать уже неопасна, прости ее.
— Хорошо, — после тягостно долгой паузы тихо сказал Корф. — Я напишу письмо с отказом от претензий. Но я не желаю больше ни видеть, ни слышать ее.
— Обещаю, что, как только доктор позволит, мы увезем ее на лечение подальше отсюда. Возможно, за границу. — Андрей протянул Корфу руку. — Я благодарю тебя и прошу не отказываться от дружбы.