Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды

Езерская Елена

«Мадам Жерар» боялась поверить своему счастью. Это не может быть простым совпадением: поляк-осужденный, пан Янек, и Анна, ее имя!

— А этот корабль, «Святая Анна», о нем что-либо известно? Он тоже пропал?

— Обычно корабль либо становится объектом дохода для захвативших его людей. Тогда судно, вполне возможно, продадут и разделят прибыль от этой операции, и мы уже никогда не узнаем, где он и кто его новый владелец, — уловив ее заинтересованность, кивнул Альбер. — Но, если его новый экипаж решил выкинуть на мачте черный флаг, то рано или поздно корабль объявится. А вы, похоже, намерены отыскать «Массалию»?

— Все, о чем вы только что рассказали, дает

мне основание продолжать поиски пропавшего супруга, который находился среди заключенных на этом корабле, — с делавшей ей честь прямотой сказала Анна.

Внимательно вглядевшись в лицо модно одетого молодого человека, она не увидела в нем ни тени необратимого порока или прожженного лицемерия. Конечно, на первый взгляд он казался типичным столичным франтом, но его самоуверенность питалась лишь одним — молодостью и здоровьем.

— Но это глупо! — в сердцах воскликнул месье Корнель, явно недовольный тем, что сын принял сторону мадам Жерар, и, скорее всего, из мальчишеского неповиновения. Младший сын всегда отличался строптивостью и стремлением самому принимать важные для себя решения. — Откуда у вас убеждение, что супруг ваш жив?! Разыскивать человека на островах — затея еще более бессмысленная, чем тратить время на поиски иголки в стоге сена. И потом, если бы ваш муж пожелал вернуться, то уже сделал бы это!

— Если вы бы прежде были знакомы с моим мужем, — твердо сказала Анна, — то знали бы: то, что он не вернулся, означает одно — его задерживают какие-то, пока еще непреодолимые обстоятельства…

— Или он попросту мертв, — раздраженно прервал ее месье Корнель.

Альбер недовольно покачал головой. Он увидел, как глаза незнакомки тут же наполнились слезами.

— Отец, это не очень вежливо с вашей стороны. Никогда не стоит лишать человека надежды! Мы все можем уйти из жизни, но надежда не умирает никогда… Кстати, ты так и не представил нас. Мадам?..

— Жерар, — буркнул смущенный его словами месье Корнель, — а это мой младший сын, Альбер. И на Мартинике его ждет невеста.

— Я не собираюсь делать мадам Жерар предложение руки и сердца, — усмехнулся Альбер, и его улыбка успокоила Анну. — Но составить компанию — непременно. И, уж если мне выпало отправиться в изгнание, то, по крайней мере, не придется на этот раз скучать среди ваших прямолинейных морских волков. Интересно, а мадам Жерар любит музыку?

— Насколько мне известно, она — превосходная музыкантша и певица, — месье Корнель с недовольным видом покосился на Анну, и та кивнула.

— Вот и славно! Я велю установить в кают-компании небольшой клавесин, — Альбер встал с кресла, быстро подошел к ней и склонился к ее руке для поцелуя. — Уверен, мы подружимся.

Однако сначала Анне пришлось пережить привыкание к большому морю. И первые дни плавания ее романтическое настроение постоянно подвергалось испытаниям морской болезнью. Едва она ступила на борт «Жаннетты», а казавшийся воздушным клипер прошел образованный давним вулканическим сотрясением пролив между островами Каларасень и Жарос, мощно взрезая волны, и проследовал мимо острова Иф и мыса Моржирон, Анна поняла, что несколько преувеличила свои силы.

Ее больше не радовали красоты простиравшейся за бортом водной глади, и в каюте ей было душно, как тесно было быстроходному клиперу в «медитерранском корыте» — так презрительно отзывались о Средиземном море моряки, привыкшие к размаху и величию Атлантического и Южного океанов. И, пока «Жаннетта» не выбралась из капкана Сциллы и Харибды в Гибралтаре, Анна чувствовала слабость и зависимость от мелкой качки, раздражавшей невыносимой для желудка вибрацией.

Альбер,

не без иронии наблюдавший за тем, как таяла ее решительность, потом, однако, проникся искренним состраданием и вызвался ухаживать за Анной, но она умолила судового врача не пускать его. Они были еще слишком мало знакомы, чтобы позволить молодому человеку видеть ее слабость. К тому же в ее затворничестве была и другая причина. Анна чувствовала, что, несмотря на расширение цивилизации по обе стороны океана, моряки «Жаннетты» по-прежнему придерживались старых взглядов на присутствие женщины на борту их корабля. Многие из них считали, что женского имени и безмолвной женской фигуры на носу судна и так вполне достаточно, чтобы прослыть по-современному просвещенными.

С ее присутствием примирились позднее, когда увидели ее кроткий нрав и услышали ее пение — Альбер выполнил свое, поначалу, казалось, данное в запале обещание погрузить на борт «Жаннетты» клавесин. И вскоре не только старшие офицеры, но и матросы с нижних палуб признали право Анны занимать место на их корабле. Ее независимость и ровное ко всем отношение придало обедам в кают-компании светскость, ее обаяние и артистизм осветили суровую атмосферу рядового плавания. Жизнь на корабле, где все подчинено одной цели — добраться до порта назначения как можно быстрее — требовала огромного напряжения сил и практически не оставляла места для душевности. Еще по разговорам моряков в гавани Марселя Анна знала о суровых нравах, царящих на отправлявшихся в Америку кораблях. Слышала рассказы о наивных подростках, попадавшихся на удочку рассказов о далеких странах и оказывавшихся потом всеми унижаемыми юнгами в кабале на «чайных» или «опиумных» клиперах.

Поправившись, Анна со временем восстановила и свои отношения с Альбером, который оказался настоящим джентльменом и был неплохо образован.

Альберу не было еще и двадцати пяти, но он уже повидал и испытал немало. Склонный к приключениям, как и каждый, кто провел детство в портовом городе, пропитанном легендами о сказочных заморских странах, таящих в своих землях немалые сокровища, он жаждал подвигов и славы. Однако морская жизнь не привлекала его, зато мундир африканских легионеров по-прежнему пользовался популярностью у его сверстников. И, если большинство из них шли в спаги из-за денег, то Альберу хотелось чего-то необычного и волнующего.

Увы! Алжирская поездка едва не разочаровала его, и этим «едва» он был обязан лишь своему знакомству с полковником Флери, одним из ближайших — как это потом ему стало известно — к Луи-Наполеону Бонапарту людей. Служба в пустыне с ее суровыми полковыми буднями, назойливыми насекомыми, песчаными бурями и коварными бедуинами была непохожа на картину, нарисованную в воображении Альбером, с восторгом натянувшим на себя элегантный красный мундир легионера, в котором традиционный французский армейский крой причудливо соединялся с украшениями, свойственными восточной военной форме.

В отличие от большинства своих сверстников Альбер с содроганием думал о том, что, оставшись в Марселе, как того хотел отец, он со временем превратится в одного из типичных буржуа, которыми по мере процветания становились знакомые его отца и соседи. Альбер с детства пренебрегал привычными для большинства марсельцев развлечениями, игнорируя даже петанк (игру в шары) — излюбленное послеобеденное времяпровождение горожан, которое они считали занятием не менее интеллектуальным и аристократичным, чем английский гольф. Альберу не хотелось быть ни купцом, ни чиновником, ему также претила мысль о плаваниях, а национальная гвардия казалась жалким подобием настоящей службы.