Бедная Настя. Книга 8. Воскресение
Шрифт:
Князь был более других потрясен ее рассказом, но не обмолвился и словом — ей рассказали офицеры с «Америки», что после того, как «Румянцев» вернулся на Аляску без нее, Репнин уговорил коменданта Родичева составить экспедицию по ее розыску и спасению. В Хакодате экипажи русских кораблей объединились и обыскали весь порт, найдя и мальчишку-рикшу и старика, который привел ее на чайный клипер, уходивший в Калифорнию. После чего составлен был план перехода в Сан-Франциско, но неожиданно Анна сама появилась в порту и поведала о захвате Корфом «Суверена». И тогда решено было выйти Владимиру на помощь.
И как ни просила, как ни умоляла Анна, капитаны кораблей отказались взять ее с собою. Анна осталась ждать
— Если жизнь чему-то и научила меня, так, прежде всего тому, что мечта не должна становиться реальностью, иначе она немедленно утрачивает свой смысл и значение. Я любил вас — и тогда, когда вы были начинающей актрисой Анной Платоновой, и когда стали княжной Анастасией Долгорукой, и после — баронессой Корф. Я любил вас и одновременно не вас, а свое чувство к той нимфе с божественным голосом, которая покорила воображение двадцатилетнего поручика и не состоявшегося поэта. Я любил вас и в своей обожаемой жене, которая оказалась к тому же вашей единокровной сестрой, и в своих детях, потому что вы — чудо, частица которого есть в каждом. И это чудо — любовь. Любовь, которая давала мне вдохновение жить, и повелевала моим поэтическим вдохновением. Я никогда не был к вам так близок, как в своем воображении, но когда я вознамерился и в реальной жизни сократить это расстояние до клятвы верности перед алтарем, судьба остановила меня на самом пороге церкви — вы слишком важны для меня, чтобы я мог позволить себе превратить ангела в домохозяйку…
То объяснение стоило Анне нескольких бессонных ночей в гостинице, где она ожидала возвращения кораблей из похода. Но однажды тревога отпустила ее, как будто она его отпустила. Господи, проснувшись среди ночи, воскликнула Анна — скажи мне, кого? Кого из них?
И тогда она вспомнила их единственную дуэль — как бежала по зимнему лесу, утопая в снегу, и просила Создателя не допустить двух близких и столь важных для нее мужчин до опасной черты, за которой — небытие, и неважно, благородной ли была его причина или на нелепые подвиги их толкала гордыня. Анна закрывала глаза и снова видела себя, встающей между ними ради них самих, ради их верной мужской дружбы и ради своей свободы, которая обернулась для нее позже одиночеством и новыми испытаниями на верность, и она тогда еще не знала точно — кому, кому из них? И засыпая под утро, Анна металась в тревожном сне по подушке и все слышала низкий голос Варвары, спрашивающей ее — ты сама-то хоть, девонька, знаешь, кого желала бы видеть после дуэли? И кто-то невидимый и строгий говорил ей голосом Северино — нельзя остановить выбор, невозможно помешать судьбе решить, кому и куда следовать за нею, потому что таковы правила, и они предопределены. Ты можешь думать, что остановила маятник, но на самом деле ты сломала его, ибо жизнь — это бесконечное движение от плохого к хорошему, от конца к началу, от человека к человеку. Остановленные стрелки часов означают смерть…
Живым к ней вернулся Владимир. И едва лишь первые волнения, вызванные возвращением, улеглись, Анне рассказали, что план Корфа удался — обманом втянув англичан в бой, он в самый разгар неожиданной для них атаки, велел всем своим людям покинуть корабль и поднял на мачте Андреевский флаг, который найден им был в Форте-Росс, а потом направил свой «русский сувенир» на флагманский корабль британской эскадры. Но Владимиру повезло — взрывной волной его выбросило за борт, и позже
Никто не знал, откуда посыпались те пули, когда Владимир, с трудом разгибая руку, ноющую от еще свежего ранения в плечо, обнял старого друга, но в какой-то момент лишь один Репнин почувствовал опасность и заслонил собою Корфа…
— Он хотел стать хорошим отцом нашим детям, — тихо промолвила Анна, когда Владимир завершил свое печальное повествование, — а заменил тебя на смертном одре…
— Я даже не успел с ним попрощаться, — горестно вздохнул Владимир.
— Я сделала это за тебя… — прошептала Анна.
Их трудный путь к самим себе и друг к другу был завершен. «Америка» возвращалась в Россию, и перед самым отплытием из Японии достигла весть о болезни и смерти русского Императора: простудившись во время поездки на свадьбу дочери своего родственника, Николай на следующий день больным принимал парад гвардейской пехотной части, после чего слег в тот же вечер и стал стремительно угасать, испустив дух в начале марта 1855 года.
Возвращение Анны и Владимира домой совпало с коронацией нового российского государя. Конечно, Александр был опечален известием о гибели своего верного помощника и адъютанта князя Репнина — в который раз сбывались слова отца: корона и одиночество — две стороны одной медали. И все же он был рад воскрешению Корфа из списка мертвых, предложив барону должность в своей канцелярии, в то время как Анна вернулась к своим обязанностям при дворе — правда, теперь уже при дворе Ее величества, Марии Александровны.
И никто из них не знал о том, что в библиотеке Ново-архангельска остался неотправленным доклад Михаила. Однако много позже он был найден библиотекарем Матвеевым среди рукописей и отправлен им в столицу, но до Александра не дошел, затерявшись в чиновных кабинетах. И новый российский Император так никогда и не узнал результатов огромного труда, проделанного его верным другом и многолетним соратником. И потому в октябре 1867 года Аляска была продана за 7,2 миллиона долларов американскому правительству — остановив войну ценою тяжелейшего для страны мирного договора, Александр вознамерился поправить пошатнувшиеся дела в государстве, и делал для этого все, что считал возможным и правильным.
А вот мечта Лизы сбылась — ее дети и дети Анны и Владимира стали одной семьей. И у них не было больше причин для разлуки…
«Иногда мне кажется, — записала Анна в своем дневнике, вернувшись домой после пышной церемонии коронации Александра Второго, — что жизнь не нуждается в нашем чрезмерном участии в ней, ибо для человека и ход мыслей, и результаты вмешательства судьбы, даваемой нам свыше, непредсказуемы. И оттого мы жаждем защититься от нее словами, называя все, случившееся с нами, фатальным, подразумевая при этом печальную необратимость времени. Но вместе с тем, лишь отвечая на зов перемен, выходя навстречу судьбе, мы можем увидеть свое будущее, ибо мудрость народная неоспорима — под лежачий камень вода не течет.
Сожалеем ли мы о людях, с которыми больше не встретимся в земной жизни? Стоит ли, если у нас впереди жизнь небесная! Размышляем ли о том, что хотели бы изменить в том, что уже свершилось и свыше означено? Кто-то сказал, что предела совершенству нет. Ждем ли иного, чем сама жизнь, воздаяния за неисполненные наши чаяния? А может, в том и есть их судьба?! Просим ли у небес даров, превышающих возможности высших сил, полагая, что и сами способны на большее? Странно, но величие — то, что не исходит из нас во вне, а углубляется в нас. Ибо свет внутренний ярче других. И голос внутренний честнее и справедливее.