Бедный Авросимов
Шрифт:
"Не старый еще, - подумал наш герой о Боровкове, - а в каких правах!"
– Вот как повезло тебе, Ванюша, - сказал, усмехаясь, Бутурлин, когда они вышли.
– Какое тебе доверие.
Голова у Авросимова слегка кружилась, и усмешка Бутурлина пришлась ему не очень по душе. Да и времени теперь до отъезда оставалось совсем ничего. Но не успел он в своей канцелярии как следует позаниматься перепискою бумаг, как совсем завечерело и его снова кликнули к Александру Дмитриевичу.
Боровков встретил его своей редкой ускользающей улыбкой, которая загоралась
– Ну-с, - сказал Боровков, - я вот что хотел уточнить с вами, любезный, и он улыбнулся, - что же это вы, любезный, упустили из фразы важное слово? Гляньте-ко, гляньте-ко, было "злонамеренное тайное общество", а у вас просто "тайное общество"? Позабыли-с?
– Виноват, - пролепетал наш герой, - и точно позабыл, виноват...
– Не винитесь, не винитесь, сударь, это я вам в острастку говорю... Не дай Бог, - и он улыбнулся, - попадет сия ошибка на глаза членам Комитета!.. Хорошо еще, что одна. Не так ли, сударь?
За окном уже было темно, только несколько фонарей помаргивали, ничего вокруг не освещая.
– Верю, - сказал Александр Дмитриевич, - что это недоразумение, - и снова улыбнулся.
– А я листаю ваши бумаги, листаю, глядь - пропуск. Я весь потом, сударь, за вас покрылся. Ведь не предлог пропущен бесполезный или какое-нибудь там междометие... нет, характеристика, сударь. Представляете, что могло бы выйти?
– Представляю, - прохрипел наш герой.
– Уж тут я начал поспешно так искать, нет ли второй ошибки подобной. Ведь ежели одна, она и есть ошибка, коли две да одинаковых? Это ведь уже система, сударь, - и он улыбнулся.
– Пособничество в укрытии злого умысла...
– Одна, одна, - сказал Авросимов.
– Одна ошибочка, одна, - согласно закивал головой Боровков.
– И вот я листаю, и что же вы, сударь, думаете? Вот глядите-ко, глядите-ко, где допрашиваемый свидетель капитан Майборода Аркадий Иванович определенно высказывает, что, мол, заговор, вот глядите-ко, глядите-ко, его рукою написано: "...сие ужасное скопище заговорщиков", а у вас? "Заговорщики", и только. Пропало отношение, пропало...
– Дозвольте, я исправлю, - сказал наш герой, холодея.
"Как же это я допустил?!" - подумал он с ужасом, протягивая руку к перу.
– Я сам исправлю, - улыбнулся Боровков и, взяв перо, понес его к листу, но не донес и отложил на прежнее место.
– Позвольте мне, милостивый государь. Черт попутал...
– А я уже исправил. Вот так хорошо будет.
– Да как же так?
– удивился Авросимов.
– Вы же и не вписывали ничего!
– Нет, вписал, - сказал Александр Дмитриевич и долго глядел в глаза Авросимову.
– Вписал...
– и улыбнулся, словно наслаждаясь страхом нашего героя.
Так они молча смотрели друг на друга. То есть Александр Дмитриевич смотрел, а Авросимов подставлял ему под взгляд то щеку, то другую, то лоб.
– Я что имел в виду, - сказал Боровков, -
– И он улыбнулся.
– Вы сие отвергли, а в этом есть резон. Вы отвергли сознательно? Сознательно. Вы не эмоциями руководствовались. А ведь эмоции нас могут закружить да не туда завесть, сбить с толку. Поняли вы меня?
– Нет, - выдохнул Авросимов.
– Да вы поняли, поняли...
– Нет, нисколечки...
– Я что имею в виду, - сказал Боровков терпеливо, - я имею вашу честь и будущность...
– Виноват, - сказал Авросимов.
– Да я не виню вас. Ежели это сознательно, то это одно, а ежели по глупости, то совсем и другое, - и он улыбнулся.
– Не знаю, - еле слышно выдавил наш герой, моля Бога, чтобы это был сон. Да я не виню вас, - сказал Боровков, - напротив, видя ваше замешательство, я не нахожу ответа: можно ли на вас полагаться?
"Где уж тут на меня полагаться!" - подумал Авросимов.
День был воистину ужасный. Авросимов ничего в толк не мог взять, покуда долгое сидение за бумагами не попритушило волнения. Он так стал размышлять: "Почему же правитель дел не внес исправлений? Значит, наказать меня хочет. Членам Комитета показать бумаги: вот, мол! А зачем же он мне поездку доверяет, составление важных документов? Значит, ценит? А чего же он тогда..."
Это истязание продолжалось бы долго и, может быть, согнуло бы нашего героя, как вдруг вручили ему новые опросные листы, что Комитет заготовлял для преступников, и приказали нести их к Пестелю в каземат и там, не вступая со злодеем в откровенные разговоры, забрать у него уже ранее им составленные ответы на прежние вопросы, доставить их в следственную, а ежели что в новых вопросах будет неясно, разъяснить, и только.
"Чертов полковник!
– подумал наш герой, забирая листы и шагая по коридору к лестнице.
– Из-за него все, из-за него! Не зря они все его корят, все его бывшие дружки!.. И подпоручик, бедняга, из-за него в каземате сидит, и сестрица его, ангел, из-за него по двору мечется, и мне муки... чертов полковник!"
Разгоряченный этими чувствами, он так и выбежал во двор на мороз без шубы, в одном сюртучке, с черной папкой под мышкой, в которой новые опросные листы таили свои каверзы. Быстро перебежал двор, обогнул соборную ограду и помчался к страшному месту, обвеваемый морозным вечерним ветром.
"Не зря тебя судят, злодей, и казнят!
– думал он на ходу.
– Как ты всем жизни перепутал, враг!"
Для него, молодого да раннего, это было и неудивительно - так с ожесточением воспринимать все, что было вокруг, словно все это получалось по причине Пестелева злодейства, ибо тут и взрослый сильный человек мог пошатнуться во мнении - не то что юнец.
Вы только поглядите, милостивый государь, каково-то ему было из всего выпутываться, что на него навалилось: с одной стороны, стало быть, сердечное кипение, всякие планы, эдакий взлет душевный, а с другой - страдания, зависимость и страхи.