Бедный Авросимов
Шрифт:
План крепости со всеми подходами и углами неожиданно получился весьма верно. Затем наш герой, прикусив от напряжения кончик языка, вывел в треугольном коридоре несколько крестиков, которые должны были означать солдат и караульных офицеров, и другой крестик побольше — очевидно, плац-майора Подушкина.
Осуществить готовый план он решил нынче же в среду, в полночь, ибо в молчании Боровкова почудились ему весьма недобрые, даже грозные предзнаменования. Оставалось договориться с каким-нибудь возницею, что труда не представляло, ежели на рубли не скупиться. Глубоко вздохнув, он намеревался было, тщательно сложив, упрятать
Постепенно комендантский дом начал наполняться людьми. Захлопали двери, раздались голоса и шаги, замелькали головы, спины, эполеты. Авросимов упрятал план поглубже и удрученно перенес его осуществление на завтра, то есть на четверг, на полночь же, надеясь что-нибудь придумать со злосчастными инвалидами, которых развелось, ровно прусачков, великое множество.
Тем не менее следовало заняться делом, которое ждать не могло, и Авросимов, продолжая метаться душою, углубился, как ему показалось, в чтение черновика и снова нацелил перо на чистый лист.
И тут он увидел себя синеглазым поручиком, легко взбежавшим по дрогнувшим ступеням на малороссийское крыльцо, и шпоры его зазвенели, словно это и в самом деле было, да, было летом, прошлым, запрошлым, когда-то, когда он ехал через Малороссию и по странному незадуманному крюку докатился до Линцов, где проживал тогда полковник, впрочем, он именно туда и ехал, и никакого крюка, собственно, и не было.
Они сидели в белой комнате Павла Ивановича, в точности описанной капитаном Майбородой, и Павел Иванович, будучи в расположении, сказал доверительно:
— Вот вы скачете, скачете, пот у вас струится, и щеки у вас пунцовеют, как у барышень, а в глазах — одно дилетантство. Заранее предвижу каждый ваш жест… Вам боязно, да стыдно признаться…
— Хитрец вы, Павел Иванович, — засмеялся Авросимов и погрозил полковнику пальцем, — меня поддеть хотите, да я не дамся. Вы отменный соблазнитель. А у вас щечки-то, глядите, какие пунцовые у самого-то…
— Это на деревенском воздухе, — вдруг смутился Пестель. — Здесь не то, что у вас, в гнилом вашем Петербурге. Или не так? Видели вы мою матушку? Что она?
— Видел, — сказал наш герой. — Она имела со мной откровенную беседу…
— Вот как?
— …в том смысле, что ваше предприятие… наше предприятие (Пестель засмеялся) обречено…
— Вот как?
— …неоднократные попытки свергнуть тиранию приводили к новой же… Какая разница?
— Надеюсь, — сказал Пестель, — что вы говорили tete-a-tete [27] . Экая страсть сбивать юнцов с толку!
— Полноте, — обиделся Авросимов, — мне двадцать два, и я намерен жениться на Настеньке Заикиной.
27
с
— Мне всегда любопытно было знать вас ближе, — сказал Павел Иванович. Скажите откровенно: вы очень голодны? Только не стесняйтесь… Савенко!
Тут появился знаменитый денщик. Наш герой тотчас узнал его. Однако ничего отвратительного, песьего, как утверждал бедный капитан Майборода, в солдате не было. Передвигался он бесшумно. Стол накрыл мгновенно. Вина не поставил.
— Это мешает общаться, — усмехнулся полковник.
— Натурально, — в тон ему ответил Авросимов.
— Скажите мне, господин поручик, насколько верите вы в успех нашего предприятия?
— Верю, верю, — слишком поспешно откликнулся наш герой, словно от его ответа все и зависело.
— Отлично. И все элементы его вам понятны и дороги?
— Да.
— И у вас нет мыслей о корыстности моих намерений?
— Господь с вами!
— Как у некоторых моих единомышленников?
— То есть?..
— Ну в том смысле, что я, мол, склонен к диктаторству и ежели все свершится, то…
— Да полноте, зачем так-то?
— Минуточку… Вы проглядывали Русскую Правду? Значит, вы согласны, что, после того как все свершится, необходима будет диктатура власти? Согласны?
— Да, — сказал наш герой, и сердце его похолодело.
Небольшие пронзительные глаза Пестеля уставились прямо в него.
Полковник легким движением расстегнул мундир и вздохнул.
Авросимов тем временем ринулся с облаков на землю, очутился в комендантском доме перед исписанными листами и снова принялся за них. Ах, они были горячи! И горьки, неся в себе следы прикосновений страждущих душ. Словно живые встали пред его взором странные силуэты ответчиков, Пестелевых единоверцев бывших, в которых не угасли еще искорки надежды, но на которых лежали скорбные тени казематов, и стрелы недоумения, отчаяния и поздней горечи крест-накрест сходились на них. И он слышал их голоса, звонкие и глухие, и перо плясало в его руке…
"…Крайние взгляды Пестеля… и надо было противопоставить ему ну, скажем, Михаилу Орлова, имевшего большое влияние во 2-й Армии… требовал, чтобы общества слепо и беспрекословно повиновались одному лицу, подразумевая себя… Петербургское общество боялось ввериться сему диктатору… Северные члены отвергали Русскую Правду, потому что замечали честолюбивые виды и диктаторство Пестеля…"
Господи, а где же слова о благоденствии?! О счастье народа? О солдатских поселениях? О мраке и хаосе, повергшем Россию на колени не в пример Европе?.. Где эти высокопарные мечтания полковника, которые он, Авросимов, сам слышал и сам записывал дрожащею рукою, с тоской и страхом?
Понятия времени и места перемешались, и уже нельзя было решить, то ли Авросимов воистину пребывает в гостях у страшного предводителя заговора, то ли Павел Иванович с отменным тщанием, согнувшись над черновиками вместе с нашим героем, помогает ему перебелять печальные документы.
— Что же вынуждает вас отказаться от роли главы государства? — вдруг спросил Авросимов. — Что же такое может препятствовать?
— Фамилия, — очень строго, не замечая лукавства, ответил полковник. — Моя фамилия. Человек с моей фамилией не может быть во главе Российского государства, — снова вздохнул. — Вы верите, что все сложится удачно?