Бедный маленький мир
Шрифт:
Он объявил выход черниговского театра латиноамериканского танца «Фламенко», и пока его люди спускались со сцены с одной стороны, по противоположной лесенке легкой танцевальной походкой на нее уже взбегали девушки в разноцветных боа и с голыми спинами и юноши в рубахах с глубокими декольте.
Давор зашел за сцену и прислонился спиной к какой-то металлической ферме, наспех зашитой толстыми картонными листами.
– Боже… – вслух произнес он, агностик и циник, который всегда только и делал, что полагался на свои силы, – пожалуйста, пожалуйста, Господи…
Он даже не знал, что именно должен попросить
И в это время позвонила Санда.
– Я не мог тебе дозвониться, – сказал Давор, – ты была вне зоны. Ну, ты уже знаешь, наверное…
– Помнишь мой красный шарф из Герцег-Нови? – спросила Санда напряженно.
Давор невесело усмехнулся и провел ладонью по лицу.
– Я не могу, – начала жена, – в такой ситуации… Но… Я долго думала и решила, что должна все же тебе сказать… потому что я не умею тебе врать…
– Да и не надо, – прервал ее Давор и почувствовал странное облегчение. – Я все понял. Ты сейчас с ним?
– С ним, – твердо ответила она.
– Ну и хорошо. – Давор чувствовал всей спиной, как стальная конструкция трясется в ритме самбы. – Санда, милая, я понятия не имею, кто он, но попроси его от моего имени – если что, пускай он… позаботится о тебе, что ли… Я не знаю, как говорят в таких случаях… Что? Что ты говоришь? Я не слышу.
– Ты только не умирай, Давор, только не умирай… – Голос Санды звучал как бы из глубины, и он вдруг подумал, что, возможно, та звонит ему из другого времени.
– Нет-нет, – сказал он, – я все делаю, чтобы этого не произошло.
Иванна проснулась ночью оттого, что ей показалось, будто что-то случилось и музыка больше не звучит. Из гостиницы ничего не было слышно, поэтому она сунула ноги в кроссовки, надела плащ и, пряча мерзнущие руки в рукавах, пешком пошла на площадь в темноте и тишине свежей майской ночи. Идти было совсем недалеко, и по мере приближения она волновалась все больше – она ничего не слышала.
Давор не спал вторую ночь и с площади уходить не собирался. Он отправил ее в гостиницу с Аланом и ребятами и велел выспаться, а когда Иванна ему предложила немедленно сделать то же самое, сказал: «Две-три ночи – это нормально», – и объявил начало джем-сейшна сразу с несколькими молодыми черниговскими рок-командами.
– А ты мне нужна живой, – шепнул ей на ухо, когда она подошла к нему, чтобы потрогать за плечо, погладить по руке, потереться щекой о волосы.
Сейчас Давор сидел с гитарой и еле слышно перебирал струны. Сцену освещало всего два галогеновых светильника. Метрах в двух от него сидел с флейтой в руках пожилой полный человек в очках, и Иванна с изумлением узнала в нем Владимира Тимофеевича Артемьева – лучшего, как она считала, аналитика и эксперта по современной и исторической урбанистике. Однажды он принял ее предложение поучаствовать в экспертной сессии по монопрофильным городам, и она не пожалела – ученый был очень эффективным и, помимо массива теоретических знаний и представлений, обладал очень мощным мышлением («опережающим» – сказала бы Иванна) и масштабной, редкой для современного гуманитария, интуицией. Он был способен к «схватыванию» и «удерживанию» больших, сложно
Артемьев и Давор самозабвенно импровизировали что-то на тему «Времен года» Вивальди. Давор, увидев ее, недовольно покачал головой, а Владимир Тимофеевич, не отрываясь от флейты, кивнул ей и улыбнулся – узнал.
– Иди спать, джана, – строго сказал Давор. – Мы немного поиграем, немного поговорим… Немного послушаем струнный квинтет черниговской филармонии. У них специально для рассвета есть Шнитке. Согласись, что Шнитке на рассвете – в нашей ситуации как раз то что надо.
– Не пойду спать, – разозлилась замерзшая Иванна. – Что я, как дура, хожу туда и обратно?
– Тогда зайди в автобус и сделай для нас с Владимиром кофе с коньяком, – пожал плечами Давор. – Там где-то есть термос… И еще там спят Бранка с Гошей, ты их не буди.
Владимир Тимофеевич удивленно поднял брови и продолжал играть.
– Ты таки сумасшедший, – тихо сказала через короткое время Иванна, ставя кофе рядом с ним на монитор.
Давор прикрыл глаза.
– Я предупреждал тебя… – Он взял ее за рукав плаща и, подтянув к себе, поцеловал в нос. – Я честно предупреждал тебя, джана.
В полдень на сцене появился детский еврейский театр «Ор Шалом» со спектаклем «Король Матиуш Первый», для которого, оказывается, Бранка с Гошей по просьбе Давора полночи писали непрерывную музыкальную тему, используя еврейский мелос, музыку польского городского барокко и нацистские военные марши.
На площади среди зрителей было очень много детей. Они вели себя тихо, что вообще невозможно, с точки зрения Иванны, и противоречило психологии детской толпы.Они обязательно должны возиться, толкаться, кто-то обязательно должен провоцировать шум и гам… Но эти дети почему-то вели себя тихо.
Иванна не считала себя большим театралом, однако понимала – то, что она видит сейчас, не всегда увидишь во «взрослом» театре. Маленькие актеры, в самом начале взявшись за руки, звонкими голосами без особых затей спели хором песенку со словами: «В облаках сентября догорает заря, журавли улетают на юг, а Марго в облаках, с журавленком в руках, журавлей не пускает на юг… ох, смех, о-го-го, подвинься, Марго, дай местечко на небе твоем…» И моментально установили железный раппорт со зрителем, постоянный контакт со всей площадью, как бы неправдоподобно это ни выглядело.
Давор подошел к Иванне и взял ее за руку.
– Фантастика… – тихо сказал он.
Король Матиуш был маленький и тонкошеий, со светловолосой головой, пушистой, как одуванчик. У него были «королевский» жилет со стразами и золотыми галунами, сапоги с маленькими шпорами и круглые серые глазищи. Все его учили жить, никто его не принимал всерьез, и сам он постоянно ошибался. Когда в спектакль стала штрих-пунктирно вплетаться тема доктора Корчака, для которого, собственно, дети из еврейского Дома сирот и разыгрывают грустную сказку в невыносимых условиях краковского гетто, Иванна уже не могла отвести глаз от сцены.