Бедный Павел. Часть 2
Шрифт:
Я честно пытался преодолеть барьер в наших отношениях, донимая Прасковью разговорами и стараясь привлечь её внимание.
— Дорогая, мне хотелось бы вместе с тобой отправиться в Москву. Я мечтал бы показать тебе нашу древнюю столицу и её перестройку. — я с улыбкой подошёл к супруге, прогуливающейся в одиночестве в Летнем саду, намереваясь уговорить её на совместное путешествие, которое по моей мысли могло сблизить нас.
— Зачем Вам это? — Прасковья ответила мне с такой презрительной интонацией, что начисто отбила моё желание говорить с неё ласково. Кстати, изучать русский язык она также отказывалась, называя его варварским и кошмарным для цивилизованного
— Я мечтаю о том, чтобы наши отношения изменились! В моём представлении, взаимопонимание и любовь между мужем и женой являются необходимыми для супружеской жизни!
— Оставьте меня с Вашими глупостями! Довольно того, что я согласилась стать Вашей женой и поселиться в Вашей дикой стране! Где нет развлечений, кроме церкви, в которой бородатые золочёные вандалы не знают немецкого языка! Где по залам дворца ходят полуживотные, одетые в жуткие одежды! Где постоянно холодно или идёт дождь! Где нет театров, и я не могу накупить себе драгоценностей! — с каждой фразой она всё больше распалялась и к последним словам она так раскраснелась и перевозбудилась, что вся её красота куда-то ушла.
— Прасковья! — я был неприятно поражён и говорил с ней холодно и жёстко, — Вы жена моя перед богом и людьми! Вы супруга наследника престола одной из величайших империй в мировой истории! Как Вы смеете говорить с таким презрением о народе, который принял Вас к себе и сделал свой владычицей? Кто эти золочёные вандалы в церкви? Уж не отец ли Леонтий, который знает восемь языков? Ах да! Он хорошо владеет нижненемецким [78] , а Вы не считаете, что это омерзительно! Полуживотные, это, видимо, великий Леонард Эйлер, внимание которого ищут почти все учёные Европы? Что Вы, вообще, несёте, дорогая моя?
78
Нижненемецкий язык — совокупность диалектов, используемых на Севере Германии, Нидерландах, Бельгии и Дании. Фонетически сильно отличается от прочих германских языков.
Не удержался я, и вместо душевного разговора вышла очередная ссора. Правда, мне удалось сразу взять себя в руки:
— Прасковья Фёдоровна! Пусть Вам и неприятно наше общество, наша страна и даже наша Вера, но они именно Наши! Вы сами согласились стать моей женой, принять именно этот образ жизни и эти устремления. Потрудитесь соответствовать ожиданиям! Я надеюсь, что Вы найдёте в себе силы смирить Вашу непомерную спесь, которой я, признаться, ранее не наблюдал. Держите себя в руках!
Ивайло ходил на Ориоле [79] капитана Картрайта уже год. Бриг был хорошим кораблём, а Картрайт вполне приличным капитаном, но вот команда у него подобралась — полная шваль. Капитан, он же хозяин брига, потерял все свои деньги в неудачных торговых сделках, и теперь у него остался только корабль. Так что, Картрайт лез во все сомнительные предприятия, где мог просто заподозрить хорошую прибыль.
Вот сейчас бриг шёл из Лиссабона с грузом старых английских ружей и второсортных шерстяных тканей, которые капитан прикупил у своего соотечественника, в Гвинею, где Картрайт хотел заняться работорговлей. Ивайло сплюнул себе под ноги и пошёл в кубрик. Он устал после вахты и рассчитывал поспать. Вардан окликнул его по дороге:
79
Oriole (англ.) —
— Эй, русский! — при первом знакомстве с капитаном и экипажем Ивайло не нашёл ничего лучше, как представиться русским, и теперь его так все и звали. Даже Вардан, который знал и его имя и то, что он болгарин, поступал так же.
— Чего тебе, бербер? [80] — Вардана, когда они пытались торговать с алжирцами, умудрились перепутать с бербером, и теперь он предпочитал, чтобы его называли именно так.
— Ты слышал, что сегодня вечером мы должны пристать к берегу? У капитана есть на примете местный вельможа, который готов продать нам негров в обмен на наш груз!
80
Общее название коренных жителей Северной Африки.
— Боже мой, Вардан, есть ли хоть одна тайна у капитана, которую ты не знаешь?! — тот в ответ только захохотал. Он по праву гордился, что, благодаря своей болтливости и способности к языкам, стал личным слугой капитана и даже его брадобреем. — Куда мы двинемся потом, бербер?
— Капитан слышал, что в Вест-Индии у испанцев остро не хватает рабочих на серебряных шахтах, наверно туда их повезём!
— Господи, твой Картрайт лезет в каждую дырку, где есть шансы заработать! А мы-то когда отдохнём?
— Ха, Ивайло, ты хочешь снова недельку посидеть под замком в трюме? Капитан тебя на берег не отпустит! Он заплатил за тебя полновесным серебром, а ты всё пытаешься убежать!
— Я хочу домой! — медленно произнёс Попов, — Я уже год не видел жену, я даже не знаю, кого она родила — девочку или мальчика! Я хочу домой!
— Брось, парень! Ты же понимаешь, что если даже капитан тебя отпустит, то ты не доберёшься до своего Чёрного городка?
— Я всё равно вернусь домой, бербер! У меня любимая жена, у меня семья, у меня дом! Тебе-то хорошо, ты вдовец, ты не скучаешь по своему очагу!
— Да, не скучаю! У меня там только братец остался, а он меня бросил! Хотя мог догнать этого англичанина… — на такой грустной ноте приятели разошлись. Ивайло пошёл спать, понимая, что вечером его снова ждёт работа, а Вардан побежал к капитану, тому что-нибудь могло понадобиться.
Вечером, когда в сумерках их Ориоль скользил по ровной глади залива к берегу, бывший судовладелец снова окликнул Ивайло:
— Что ты такой грустный, русский? Опять увидел свою Райну во сне?
— Полено ты бездушное, Вардан! У меня плохое предчувствие! Точно так же было, когда в Стамбуле мы шли навстречу с твоим братцем. Ты вот не жалеешь, что вы такое затеяли? Только я вот чувствую, что, даже если бы я тогда ничего не заметил, хуже бы мне не было — небось тоже продали бы в матросы, а?
— Не жалею! Я ещё тут пробьюсь! — армянин горделиво повёл плечами, — А что тебе не так-то сейчас?
— Да, балбес твой Картрайт! Идёт в неизвестность, а он наблюдателей не выставил, да у пушек никого нет. А вдруг там засада ждёт? Как нас тогда в Стамбуле… — и Ивайло, мрачно сплюнув, ушёл. Вардан замер, задумавшись, постоял так с минуту, а потом бросился к капитану. Что-то ему сказал, тот, поморщившись, отмахнулся, но армянин не успокоился, начал что-то ему доказывать, размахивая руками. И наконец, Картрайт, скорчив недовольное лицо, приказал зарядить картечью пять орудий, стоявших на бриге.