Бедный Йорик
Шрифт:
И ни с того ни с сего – будто взрыв петарды на фоне стынущих похорон. И вот уже в радужном облаке конфетти тает памятная деталь – плывущий по воздуху силуэт.
Профиль отца.
Предвестие крови.
Обещание трагедии.
Той самой трагедии, которая – принц еще мал, несмышлен, и ему хочется в это верить – обойдет его стороной.
Семя сомнений еще не выбросило в небо трепетное пламя ростка, но грядущее уже вспарывает острыми углами бледность кожицы на зернышке судьбы.
Разрыв.
Рана.
Смерть.
Судьба мудра. Она дарит Гамлету шанс забыться на время.
Больше всего ребенку нужна беззаботность. Та, которую излучает шут. В ней принц находит замену тому, в чем нуждается больше всего, – в безопасности. Только по этой причине презренный шут становится властителем детской вселенной, символом лучшего из того, что было.
Одному изо всей челяди, шуту дозволено держать кроху-принца на руках. В свою очередь, только Гамлету, одной-единственной на весь дворец душе, дозволяется играть талисманом, что хранит праздник, – бубенцом на шутовском колпаке. Малыш смеется и вызволяет заключенное в нем звонкое баловство.
Едва приметив озорной огонек в глазах мальчика, шут берет малыша на руки и позволяет ему коснуться символа шутовского своего величия. Самого шумного изо всех атрибутов королевской власти.
Принц поддевает пальцем свою усладу – символ до смешного глупого королевства. Он уже знает, что прикасаться к символу небезопасно.
Последствия могут быть разные.
Непредсказуемые.
Небезопасные.
Принцу кажется, он к ним готов. По этой причине он не слишком удивлен тому, что прикосновение к дурацкому бубенцу дарит ему прозрение.
Постижение.
Проницательность.
В полутьме дворцового перехода принцу видятся разрытая могила в уголке нищего кладбища, и череп на ее краю. Малыш догадывается, чей череп – последнюю из своих игрушек – он будет баюкать на ладони, прежде чем расстанется с мечтой о счастье. Теперь уже навсегда.
Шут наблюдателен и не глуп. Он замечает, что с мальчиком творится что-то неладное. Он встряхивает нечесаной головой – и мальчик вновь заходится в смехе от половодья звона.
Смех – подтверждение.
Смех – доказательство.
Слава те Господи, принц вернулся к реальности!
К дурацкой реальности. В ней королями служат шуты.
Незамысловатый звон взрывает похоронную тишь дворцовых покоев. Маленький принц хохочет от всей души. Он хочет уверить всех, будто у него все в порядке. Он старательно делает вид, что еще ни о чем не догадывается. И не знает о том, что уготовано для него судьбой.
Наверное, самое трогательное в детстве, самое притягательное в нем – обещание успеха. Лишь в этом возрасте мы не требуем гарантий на будущее. Мы знаем: все сбудется в точном соответствии с мечтой.
Но не всем наследникам престолов суждено стать королями. И не каждому принцу дано услышать фразу, с которой начинается взрослая жизнь: как будет угодно Вашему Величеству!
Для Гамлета сцена на кладбищенском пятачке – прощание с обещанием,
«Бедный Йорик!..» В этой фразе звучит немереная тоска. Это печаль по невозможности снова распахнуть дверь в детство. Лучше и не пытаться вспомнить код, что открывает все двери.
Кроме этой.
К этой двери нет кода.
К ней нельзя подобрать отмычку, а ключ утерян давно и навсегда. Взломать ее не по зубам никому. Даже тем, кому кажется, будто им все по плечу, – инопланетянам земного происхождения.
У героев серии фантастических историй под названием «Бедный Йорик» от детства осталось не так уж много. Поначалу кажется, что их это ничуть не смущает. Тем более что всегда не так уж трудно укрыться от правды за бравадой. Все равно за какой. Возможностей для этого хоть отбавляй. Можно, например, спрятаться за не такой уж прочной броней космического корабля. Или нацепить на себя самый нелепый изо всех маскарадных костюмов – скафандр для выхода в открытый космос.
Но любая попытка вернуться в то, что утрачено, обречена на провал. Пройдет не так уж много времени – и герои серии поймут несостоятельность затеянной ими игры, безуспешность подмены, гибельную суть лжи во спасение. И лишь воспоминание о счастье, магическое заклятье «Бедный Йорик!» будет по-прежнему звучать в их ушах.
Эхо символа.
Отклик проклятья.
Тающий знак беды.
Три туза в прикупе
(грустная фантастика)
– Так вот где прячутся боги Олимпа! У жертвенника, объятого пламенем!..
Четверо астронавтов, которые неторопливо завтракали вокруг пластикового стола, приветливо помахали опоздавшему коллеге. На краю стола стоял сандвич-тостер. В эту минуту примитивное устройство изо всех сил тужилось, пытаясь превратить в бутерброд набор из двух хлебцев с ломтиками копченого мяса и сыра. Из прорези между двумя половинками электрического устройства то и дело вырывались струйки дымка и крохотные искорки. Это хлебные крошки сгорали на раскаленной спирали дотла, распространяя манящий запах поджаренной корочки.
– О, муза муз! – трагическим тоном с подвыванием продолжал вошедший. – Нет зрелища смешней, чем завтрак сытых с вечера людей! Прямо на наших глазах они пожирают размороженные витамины и – что там еще в нашем меню? – ну, конечно же, консервированные белки! Утро нового дня, а в космосе ничего не изменилось: все та же кухня, все тот же завтрак, все то же надоевшее меню! Одно и то же! Навсегда!.. Вы только вдумайтесь в зловещий смысл этого слова: навсегда!
Астронавт не столько говорил, сколько пел, старательно пародируя речитатив героя-любовника классического театра. При этом правую руку он задрал как можно выше, старательно пародируя представление трагедии на сцене театра восемнадцатого века. Почему-то в те времена считалось, что герой-любовник может появляться на сцене только так – с задранной в небо рукой. Объяснялось это, скорее всего, тем, что в противном случае публике он показался бы слишком мелким в сравнении с масштабом готовых вот-вот обрушиться на его голову несчастий.