Бег в золотом тумане или Смерть за хребтом
Шрифт:
– И знаешь, за что его выперли? – хмыкнув, обратился я к облокотившемуся на стол Сергею. – В то поле при перегоне с Кумарха в сай [29] Уютный, где мы буровые ставили, пропал новенький бульдозер С-100, ведомый не кем-нибудь, а вот этим симпатичным и, видимо, законопослушным гражданином. Через сутки с Уютного передали по рации, что бульдозер к ним не пришел, да и на дороге его нет.
Ну, что делать? Поехали на 66-том искать по свежим следам. До сая Дальнего все нормально было: следы бульдозера аккурат по колее шли. А после Дальнего чудеса сплошные начались – несколько раз обрывались следы траков у самого края дороги! Уходят следы в обрыв, под откос – и все тут! И через километр-другой
29
Ущелье (тадж.).
– Ну, шифернулся пару раз под откос, – недоуменно пожал плечами бывший бульдозерист. – Керной был в доску, закемарил за рычагами. И пришкандылялся с опозданием всего на сутки. Помял, правда, чехарак немного... Первый раз ведь метров на двести сполз... Чуть не перевернулся, на скалу бросило. Но к вечеру отрихтовал все. Сделовил на плешь. А этот гад пархатый по морде надавал и уволил...
– Да, Варакин с такими особенно не церемонился, – согласился я. – Но хорошо помню, когда ты с рюкзаком на вахтовку в город садился, он сказал мне и с досадой сказал: “Жаль, классный бульдозерист... Бог за рычагами. До сих пор не понимаю, как он, ночью, пьяный вусмерть, по такой крутизне на дорогу выбирался...”
Мы еще немного потрепались о нашем крутом главном инженере Варакине, вспомнили начальника партии Вашурова, бригадира проходчиков Елизарьева и других.
Понемногу разговор угас, и Федя (так назвался наш собеседник) откинулся на спинку стула и глубоко задумался, вперив застывшие глаза в разделявший нас обычный гадюшечный натюрморт из облапанных пивных кружек, обглоданных останков вяленой рыбы, пустой солонки и переполненных пепельниц.
Через некоторое время он неожиданно очнулся, вытащил из ближайшей пепельницы отслужившую спичку, с минуту поковырял ею в ушах и под грязными корявыми ногтями, затем достал из бокового кармана пиджака початую поллитровку “Столичной”, не спрашивая, разлил по принесенным стаканам, придвинул их к нам, тронул бутылкой и сказал:
– Давай, мужики, выпьем, каляка есть.
И тут же, не дожидаясь нас, выцедил водку мелкими глотками, занюхал блестящим рукавом и, часто оглядываясь на дремлющего бармена и возившуюся в углу посудомойку, стал рассказывать тихим, часто переходящим в шепот, голосом... Вот что он рассказал:
В середине восьмидесятых, как раз перед событиями в Душанбе, после которых все рухнуло и убитые, истекающие кровью на асфальте, надолго стали обычным делом, Федя работал в геологической партии, переоценивающей месторождения и рудопроявления золота в Ягнoбской долине. Вдвоем с одним проходчиком он занимался расчисткой старых штолен, пройденных вручную еще в середине 50-х годов на месторождении Уч-Кадo. Жили они там же, в палатке, поставленной на промплощадке [30] ; участковый геолог приходил из базового лагеря раз в неделю, привозил продукты, документировал и опробовал очищенные от многолетних обвалов штольни, давал новые задания и был таков. Золота особого на этом месторождении не было – так, встречались отдельные непротяженные участки с содержаниями 10-15 граммов на тонну.
30
Площадка перед устьем штольни (шахты); сооружается для размещения наземного оборудования.
И вот, когда почти все уже было сделано, они получили последнее задание – по кварцевой жиле пробить вручную небольшую рассечку [31] длинной 3-4 метра. После пятой отпалки [32] они увидели
В этой части Фединого повествования мата стало особенно много. Глаза его округлились, руками он в возбуждении стучал по столу, захлебывался словами. Сергей протянул ему свою кружку с остатками пива. Стуча зубами, разливая пиво по подбородку и черной от грязи рубашке, Федя выпил и жалобно посмотрел на мою, почти полную, кружку. Я кивнул, и он выпил и ее, к моему удовлетворению не разлив уже ни капли.
31
Горная выработка. Проходится перпендикулярно штреку для вскрытия рудной зоны на полную мощность.
32
Отпалка – взрыв заряженного забоя (горн.).
– Ну, а дальше? – спросил Кивелиди, стараясь казаться равнодушным.
– Когда мы распихали по рюкзакам куски породы, в которых желтяка побольше было, в рассечку нарисовался Васька-геолог. Деловой такой... Сразу перо достал и начал желтяки царапать. Нож царапал их как свинец. “Золото, факт, – сказал Васька, – а в Душанбе – резня. Русских режут. Все наши семейные уже смылись. Я зашел по пути, вас предупредить”. Он хотел сказать “пока”, но не успел – я ударил его по тыкве булыжником. В нем тоже было золото!
И Федя взорвался диким хохотом, слюни его брызнули нам в лица.
– Какого хрена ты все это рассказываешь? Не с кем больше язык почесать? – брезгливо отираясь кулаком, резко спросил Сергей. – Почему ждал столько лет?
– Кончай икру метать, слушай дальше. Потом я для верности замочил и напарника своего, взял, сколько смог булыжников с желтизной, рванул капитально хавало штольни, и в Душанбе отчалил.
Потопал через Зидды. Там мне местные таджики сказали: “Не ходи дальше – убьют”. Но я пошлепал, хоть и щекотно было. На попутке догреб до Варзoба и чуть ниже, на двадцатом километре, когда водила побрызгать вышел, меня, русака, засекли в кузове и с дрынами кинулись. Им, потом я узнал, их муллы сказали, что Аллах им шифровку послал типа “Гасите русских!”
Я прямо сверху, из кузова, сиганул в обрыв и брызнул в речку. Река там, братаны, стремная – волны с пивной ларек, камни и водовороты, а я – с мешком! Он мне козу заделал, уволок на дно, там я пару раз долбанулся о булыганы, захлебнулся почти... Все, думаю, хана, песец котенку! До смертинки – три пердинки. Бросил рюкзак, сам, в пень достатый, выплыл аж у Варзобского озера. Там опять ко мне пацанва бросилась с палками и кирпичами! Короче, я, как последнее говно, плыл по реке аж до самого города. Сплошной геморрой! Не поверите, братаны, плакал, как сука, бля буду, воды в реке прибавилось. И все мой рюкзак в воде глючил.
– Килограммов двадцать было? – спросил Сергей и, улыбнувшись, добавил: – Там, ниже по реке уже, наверное, россыпь образовалась. Можно золотой песочек мыть... Ну а почему раньше туда не пошел? За золотишком-то?
– Да в этот же день меня повязали, – сказал Федя, опустив глаза. – А что делать, командир? На безрыбье и раком станешь. Голый вассер в карманах, не до менжовки, в душе – как кошка нассала, натырился взять пустую хату на улице Федина, не знал, что самооборона у них, русаков образовалась везде, особенно в микрорайонах.
Но, как говориться, зашел не в свою квартиру. Из самопала получил гвоздями в жопу, потом измолотили сапогами и сдали ментам. Тянул три года за мародерство. На зоне трепанись кому – пропадешь и без копья останешься, потому как шестерка... А освободился когда, одному фраеру пургу спорол, верный кореш был, но скурвился он, пером мне в бок заехал... Пришлось замочить. Отверткой в бурчалку, га-га-га! А баба его, полюбовница моя старая, заложила. На воле полгода всего. Ходил, вот, присматривался. Но глухо – кругом анчутки... Русских мало стало, одни старики дохлые. Хрен на блюде, а не люди...