Бег

Булгаков Михаил Афанасьевич

Серафима. Роман Валерьянович! Дорогой!.. Вы помните тот день, когда уехал Голубков? Вы догнали меня и силой вернули. Помните?

Хлудов. Прошу извинения. Когда человек с ума сходит, я должен применять силу. Все вы ненормальные.

Серафима. Мне стало жаль вас, Роман Валерьянович, стало жаль, и из-за этого я вернулась. Неужели же вы думаете, что я стала бы вас обременять?

Хлудов. Мне няньки не нужны.

Серафима. Перестаньте

раздражаться. Вы этим причиняете вред только самому себе.

Хлудов. Да, верно, верно. Я больше никому не могу причинить вреда… А помните, ночь, ставка… Хлудов – зверюга, Хлудов – шакал?

Серафима. Все прошло! Забудьте. И я забыла, и вы не вспоминайте.

Хлудов (бормочет). Да и в самом деле… помяни, господи, а мы не будем вспоминать…

Серафима. Ну вот, Роман Валерьянович, я всю ночь думала, надо же на что-нибудь решаться. Скажите, до каких пор мы будем с вами этак сидеть?

Хлудов. А вот вернется Голубков, и сразу клубочек размотается. Я вас сдаю ему, и каждый тогда сам по себе, врассыпную. И кончено!.. Душный город!

Серафима. Ах, каким безумием было отпустить его тогда! Никогда себе этого не прощу! Ах, как я тоскую! Это Люська, Люська виновата, я обезумела от ее упреков! А теперь не сплю так же, как и вы, потому что он, наверное, пропал в скитаньях, а может быть, и умер!

Хлудов. Душный город! Тараканьи бега! Позорище русское! Все на меня валят, будто я ненормальный! А зачем вы его отпустили? При чем тут я? В конце концов, он взрослый. Деньги там какие-то у этого, у вашего мужа?

Серафима. Нет у меня никакого мужа. Забыла его и проклинаю.

Хлудов. Я его в руках держал и выпустил. Ну, словом, что же делать теперь?

Серафима. Будем смотреть правде в глаза: пропал Сергей Павлович, пропал. И сегодня ночью я решила, вот казаков пустили домой, и я попрошусь, вернусь вместе с ними в Петербург. Я не могу здесь больше жить! Зачем я, сумасшедшая, поехала?

Хлудов. Умно. Очень. Умный человек, а? Большевикам вы ничего не сделали, можете возвращаться спокойно.

Серафима. Одного только я еще не знаю, одно меня только держит. Это – что будет с вами?

Хлудов (таинственно манит ее пальцем. Она придвигается, и он говорит ей на ухо). Сейчас у меня был военный совет, только вы молчите… Вам-то ничего, а за мной врангелевская разведка по пятам ходит, у них нюх… (Шепотом.) Я тоже поеду…

Серафима. Вы тайком хотите, под чужим именем?

Хлудов. Под своим именем. Явлюсь и скажу: я приехал, Хлудов.

Серафима. Безумный человек! Вы подумали о том, что вас сейчас же расстреляют!

Хлудов. Моментально! Мгновенно!

А? Ситцевая рубашка, подвал, снег, готово! (Оборачивается.) И тает мое бремя… Смотрите, он ушел и стал вдали.

Серафима. А! Так вот вы о чем бормочете! Вы хотите смерти? Бедный человек… останьтесь здесь, быть может, вы вылечитесь?

Хлудов. Я совершенно здоров. Теперь мне все ясно. Не таракан, в ведрах плавать не стану. Я помню армии, бои, снега, столбы, а на столбах фонарики… Хлудов пройдет под фонариками!

Стук в дверь.

Кто там?

Серафима. Я сейчас, сейчас открою!

Открывает дверь, отшатывается. Входят Голубков и Чарнота. Оба они одеты одинаково в серые приличные костюмы и шляпы. В руках у Чарноты чемоданчик. Все четверо долго молчат.

Чарнота (прерывая паузу). Здравствуйте. Что же вы молчите? Вы телеграмму получили?

Хлудов. Нет.

Чарнота. Сукин город. Здравствуй, Рома.

Хлудов. Вот. Вот они. Приехали. Все как надо. Отлично. Хорошо.

Голубков. Сима!.. Ну что, Сима?.. Здравствуй…

Серафима обнимает Голубкова и плачет беззвучно.

Хлудов (морщась). Пойдем, Чарнота, поговорим.

Уходит с Чарнотой на балкон сквозь стеклянную дверь.

Голубков. Ну, не плачьте, не плачьте же, Серафима Владимировна! Вот я возвратился…

Серафима. Я думала, что вы погибли, и так тосковала! О, если бы вы знали!., теперь для меня все ясно… Но все-таки я дождалась. Вы теперь никуда, Сережа, не поедете! Мы поедем вместе!

Голубков. Нет, нет, никуда без тебя! Конечно, никуда, ни за что! Все кончено, Сима. Мы сейчас все придумаем. Как же ты жила здесь, Сима, без меня? Ну, скажи мне хоть слово?

Серафима. Я измучилась, я два месяца не сплю. Как только вы уехали, я опомнилась и не могла простить себе, что я тебя отпустила! Все ночи сижу, смотрю в окно, на огни… и мне мерещится, что вы ходите по Парижу оборванные, голодные, босые… Я Хлудова нянчила, он больной… он очень страшный… (Плачет.)

Голубков. Не надо, Симочка, не надо!

Серафима. Что это было, Сережа, за эти полтора года? Сны? Объясни мне. Куда, зачем мы бежали? Фонари на перроне, черные мешки… потом зной!.. Я хочу опять на Караванную, я хочу опять увидеть снег! Я хочу все забыть, как будто ничего не было!

Голубков. Ничего, ничего не было, все мерещилось! Забудь, забудь! Пройдет месяц, мы доберемся, мы вернемся, и тогда пойдет снег, и наши следы заметет…