Бегемот

Вестерфельд Скотт

Алек, не отводя взгляда от медали, кивнул, не зная, что сказать. Сны у него, разумеется, были, хотя смерть настигла родителей в далеком Сараево, а не у него на глазах. Даже его кошмары не шли в сравнение с тем, что поведал сейчас Дилан.

Тут ему вспомнился момент, когда пыхнула зарядом

пушка Теслы, и ужас, охвативший его при мысли, что «Левиафан» сейчас поглотит пламя.

— Я думаю, ты очень храбрый, раз служишь на этом корабле.

— Ага. Или сумасшедший. — Видно было, как глаза паренька блеснули в утлом свете прикрытого курткой фонаря. — Ты, наверное, думаешь, это глупость несусветная? Все равно что пытаться сгореть заживо, как в свое время папа?

— Что ты! — вскинулся Алек. — Ты чтишь память о своем отце. Неудивительно, что тебе хотелось пойти на службу в воздушный флот, на этот корабль. Если б только я… — Он помолчал. — В смысле, если б оно обстояло по-иному, я бы тоже хотел здесь остаться.

— Хотел остаться?

— Звучит глупо, но за эти несколько дней… ощущение такое, будто что-то во мне изменилось. Все, что я знал, как будто перевернулось с ног на голову. Иногда ощущение такое, будто я… влюблен, что ли… — Чувствовалось, как тело Дилана рядом напряглось. — Да-да, я понимаю, слово дурацкое, — поспешил сказать Алек. — Звучит совершенно не к месту.

— Но ты говоришь, что… Ну, это… А если и вправду все обстоит не так, как ты думал? Если бы я… Или ты уже догадался? — Дилан сдавленно выдохнул. — Ну, про что ты сейчас, только что, сказал?

Алек досадливо качнул головой.

— Наверное, я неудачно выразился. Но ощущение иногда такое, будто я… влюблен в ваш корабль.

— Ты… влюблен… — голос Дилана дрогнул, — в «Левиафан»?

— Ну, типа того. — Алек пожал плечами. — Как будто бы мне здесь самое место.

Дилан издал что-то вроде странного, похожего на всхлип смешка и спрятал в карман медаль.

— Вы, жестянщики, — пробормотал он, — все малость двинутые.

Алек, нахмурясь, убрал руку с плеча товарища. Дилан сам всегда говорил: все живые особи на этом корабле связаны меж собой так, что неким образом поддерживают друг друга; что каждая тварь здесь — часть единого целого. Уж он-то мог бы понять.

— Дилан, ты знаешь, что я всегда был один? У меня никогда не было школьных друзей — одни лишь наставники.

— Ну да. Это потому, что ты чертов принц.

— Даже не поэтому, а из-за матери. Я никогда не смешивался с «простыми людьми», а моя родня всегда хотела, чтобы я исчез с глаз долой. Но здесь, на этом корабле… — Алек сцепил пальцы, тщетно пытаясь подобрать нужное слово.

— Здесь ты оказался на своем месте, — блеклым голосом проговорил за него Дилан. — И чувствуешь себя нужным.

— Вот-вот, —

улыбнулся Алек. — Я знал, что ты меня поймешь.

— Ну да, конечно. — Дилан пожал плечами. — Я думал, ты подразумеваешь нечто иное, только и всего. А насчет корабля… я, собственно, чувствую то же самое.

— Но ты-то здесь не враг, и скрывать тебе от других нечего, — заметил Алек со вздохом.

Дилан невесело рассмеялся.

— Все не так просто, как ты думаешь.

— Да я понимаю, Дилан, что ты не простак. Однако на тебе не висят все эти вериги секретов. Никто не стремится скинуть тебя с корабля и заковать в кандалы!

— Слышала бы тебя моя мама, — ухмыльнулся Дилан.

— Ну разве что. — Алеку вспомнилось, что мать Дилана не хотела, чтобы тот служил в войсках. — Женщины иногда ведут себя как сумасшедшие.

— У нас в семье это, знаешь, посильнее, чем у других. — Дилан стянул куртку Алека с фонаря. — Такое вобьют себе в голову, что никому и не снилось. Ты даже не поверишь.

В ставшем ярче зеленоватом свечении лицо Дилана уже не казалось печальным. В глаза вернулись искорки, только были они теперь какие-то дерзкие, строптивые. Он кинул Алеку куртку.

— Мы оба знаем: тут, на корабле, вам оставаться нельзя, — негромко сказал Дилан.

Алек кивнул. Освоившись с новыми для них двигателями, дарвинисты ни за что не позволят ему служить на «Левиафане». Зато, пожалуй, прихватят его на всякий случай с собой в Англию, не обязательно даже разузнав, кто он такой. Нет, надо бежать.

— Ну что. Пойду, наверное, дальше на разведку.

— Что ж, иди, — согласился Дилан. — А я пойду постерегу за тебя яйца. Только до рассвета чтобы вернулся, а то ученая леди нас обоих обезглавит.

— Спасибо тебе, — сказал Алек.

— В Константинополе стоим всего сутки. Так что другого раза наметить путь у тебя не будет.

Алек с безотчетно забившимся сердцем кивнул.

— Если другого случая поговорить у нас не выдастся, — сказал он, протягивая руку, — надеюсь, мы все равно останемся друзьями. Вопреки всему. Война же не будет длиться вечно.

Дилан, пристально поглядев на протянутую для пожатия руку, ограничился кивком.

— Друзьями так друзьями. Фонарь оставь себе: я и так, в темноте, доберусь.

И, повернувшись, молча полез по скобам наверх, пока не канул в темноту.

Алек с минуту стоял, озадаченно глядя себе на руку. Почему Дилан вдруг так резко к нему охладел? Быть может, решил, что чересчур разоткровенничался или сболтнул лишнего? Или сам Алек что-то не так сказал?

«Ну да ладно, — подумал он со вздохом. — Времени на размышления особо нет. Надо искать путь к спасению. Когда „Левиафан“ тронется обратно в Англию, бежать будет поздно. С корабля надо скрыться менее чем через двое суток».