Беги, мальчик, беги
Шрифт:
— Акция! Спасайтесь, евреи! Акция!
Никто из них не знал, что это значит. Это было что-то новое. Крики раздавались со всех сторон, сопровождаемые пронзительными свистками еврейских полицаев. «Акция! Спасайтесь все!» — кричали бегущие во все стороны перепуганные люди, за которыми по пятам гнались полицейские. Эти люди кричали, чтобы предупредить других прохожих. И действительно, улица сразу опустела.
Янкель быстро провел их через проходные дворы на другую улицу.
— Надо сходить к Ионе, — встревоженно сказал он. — Может быть, он знает, что это такое.
Иона сидел, как обычно, у себя в мастерской и чинил чей-то ботинок,
— Иона, там на улицах кричат «Спасайтесь!» — сказал Янкель.
Иона печально покачал головой.
— В очередной раз полицейские лютуют, — сказал он. — Выгоняют из кварталов для переселенцев тех несчастных, которые еще не умерли там от голода, чтобы отвезти их куда-нибудь подальше.
«Нас это не коснется, — с облегчением подумал Давид. — Мы не живем в квартале для переселенцев».
— Я слышал, что они задумали очистить гетто от бедняков, — продолжал Иона.
«Но мы ведь тоже бедные», — вспомнил Давид, и его сердце сжалось от страха.
— Нет, Иона, — объяснил Янкель. — Там хватают всех людей без разбора, не только переселенцев. И эти люди кричат: «Акция!»
— Тогда это что-то новое, — с тревогой сказал Иона и положил свой молоток. — Я думаю, что они решили вывезти нас всех сразу.
— Куда?
— На новое место.
— А где оно, это место?
Иона молча поднял палец и показал на небо. Потом встал и затолкнул свою табуретку внутрь ниши.
— Я закрываю. Я должен бежать к жене и детям. А вам, ребята, советую как можно скорей бежать из гетто. Если еще успеете.
— Куда?
— На польскую сторону.
— Я уже был там, — сказал Давид. — Но нас поймали.
— Все равно вы должны немедленно бежать! — с силой повторил Иона.
Он запер дверь мастерской, с минуту смотрел на ключ, который держал в руке, потом сунул его в карман и быстро ушел.
Ребята остались сидеть на тротуаре. Надо было посовещаться.
— Я знаю ворота, возле которых всегда стоят телеги из окрестных польских деревень, — сказал наконец Янкель. — Крестьяне вывозят на этих телегах мусор из гетто и везут к себе, на удобрение. Надо попробовать, — может быть, удастся проскользнуть в этом мусоре наружу…
Все согласились, и Янкель быстро повел их в сторону этих ворот. Ребята молча шли за ним следом. Недалеко от ворот, за углом, они остановились. Отсюда было видно, что выезд из гетто охраняют двое немцев с винтовками. Еще два польских полицая стояли на польской стороне и два еврейских — на стороне гетто. У ворот уже ждали несколько нагруженных мусором телег.
— Кому удастся выбраться, — тихо сказал Янкель, — пусть дойдет до первого угла и там подождет. Он может стоять, как будто просит милостыню. Но если соберется больше двух, то лучше спрятаться и ждать остальных.
— Сколько времени?
— Спрячьтесь так, чтобы оттуда были видны ворота, — сказал Янкель. — Если пройдет много времени и вы увидите, что никто из наших больше не выходит, тогда уходите сами, поодиночке.
— Куда?
— Я не знаю, — сказал Янкель. — Куда получится…
Они стояли за углом, выжидая удобный момент. Давид решился первым. Он присел, выбрался из-за угла и осторожно прокрался за телеги. Одна из них вдруг двинулась с места. Давид подпрыгнул, как прыгал на мусорный ящик, ухватился за край телеги, подтянулся и перевалился в кучу мусора. Он тут же стал быстро зарываться в нее. Сидевший на козлах крестьянин услышал шорох, оглянулся и увидел Давида.
Вдруг она остановилась. Раздались шаги, послышалась речь — по-польски и по-немецки. Давид затаил дыхание. Затем телега опять тронулась. Давид с облегчением вздохнул. Но радовался он рано. Сзади раздались громкие крики:
— Хальт! Хальт!
Телега снова остановилась — как вкопанная. Какой-то человек в кованых сапогах бегом догнал ее, торопливо сказал несколько слов по-немецки, и Давид почувствовал, как что-то холодное скользнуло по его правому бедру, разрезало штанину и воткнулось в мусор. Он лежал, не двигаясь, как мертвый. Леденящий звук стального острия, вонзающегося в мусор, повторился еще дважды, один раз возле самой его головы. Давид почти не дышал.
— Ну, хватит, я поехал! — сказал наконец другой голос, по-польски. — Нет у меня никакого мальчишки.
Телега тронулась и набрала ход. Стук колес по округлым камням и звонкие удары копыт всё учащались. Давиду казалось, что это сулит ему скорое спасение. И тут он снова услышал крики. Кричали где-то позади, на этот раз уже издалека, но лошадь опять остановилась. Давид немного разгреб мусор, чуть приподнялся и выглянул через задний борт телеги. Он увидел, что от ворот бегут к ним двое вооруженных людей. Он узнал немецкого караульного и польского полицейского, которые охраняли ворота. Они приближались, что-то крича и размахивая руками. Крестьянин тоже увидел их. Он спрыгнул с козел, рывком выдернул Давида из кучи мусора и поставил на дорогу рядом с телегой. Давид понял — это конец. Догонявшие были уже близко. Но крестьянин вдруг наклонился к нему и шепнул:
— Не двигайся, малыш. Я тебя спасу.
Он выхватил из кармана нож, одним ударом перерезал постромки, схватил Давида и вскочил с ним на лошадь. Освободившаяся от телеги, лошадь с места пошла в галоп. Позади раздались выстрелы. Давид хотел было посмотреть назад, но крестьянин крепко держал его одной рукой, продолжая другой яростно нахлестывать мчавшуюся лошадь. Давид не мог даже повернуть голову. Когда ему удалось наконец выглянуть из-за плеча своего спасителя, он уже не увидел позади ни ворот гетто, ни охранника с полицаем, ни брошенной телеги. Только пыль еще висела над дорогой, по которой они мчались среди бескрайних полей. Варшава осталась далеко позади.
Через некоторое время лошадь перешла на легкую трусцу. Крестьянин немного ослабил хватку, и Давид вздохнул свободней. Только тут он осознал, что впервые в жизни скачет верхом.
Вокруг тянулись поля и рощицы. Изредка попадалась одинокая маленькая избушка. Потом появилась небольшая деревня: крытые соломой избы, несколько хозяйственных пристроек около каждого дома, огород и пара-другая фруктовых деревьев. Кое-где во дворах можно было увидеть коров, лошадей, кур и свиней. То тут, то там на шестах торчали перевернутые кастрюли, на растянутых веревках висело белье. Они уже выезжали из деревни, когда за ними вслед с громким лаем бросилась чья-то собака. Сидевшая на пороге женщина с маленьким ребенком на руках удивленно посмотрела на человека с мальчиком на лошади. Несколько босоногих детей играли в футбол на дороге, и крестьянин придержал лошадь, чтобы она миновала их спокойным шагом.