Беглая книга
Шрифт:
"Ну ничего, подумал Пауль, ну пусть идут со мной. Жалко что ли? А, головушки?"
Дорожка к крыльцу была мокрая, крыльцо тоже было мокрое, и к тому же скользкое. Головы стали дурачиться, нарочно поскальзываясь и кувыркаясь. Они делали вид, что им больно и противно визжали. Им это нравилось, а Паулю – нет. От их криков у него в который раз разболелась голова.
Дверь была чуть приоткрыта. Это насторожило Леверкюна, но он все же вошел. Внутри было темно. Видимо, после предательства Треберна служанка тоже сбежала. Или ее арестовали. Воспользовавшись тем, что головы наши себе новое развлечение, он незаметно прошмыгнул в дом. Там было темно и пахло сыростью и затхлостью.
Пауль пробирался
Боммм! Загудело по всему дому. Гудение отдалось в половицах, они задрожали, задребезжали створки книжного шкафа, и Леверкюну показалось, что весь дом заходил ходуном. Боммм! Ах да, часы, всего лишь часы. Помнится, Треберн рассказывал местный анекдот про часы.
"У нас в Нижней Бретани слово габель – соляной налог – известно только понаслышке, тем не менее крестьяне очень боялись его в старые времена. Некоторые думали, что Габель – это какая-то ужасная старуха, ведьма или что-то в этом роде. А некоторые думали, что это страшный и вредный предмет. И вот однажды какой-то деревенский священник получил в подарок от одного богатого господина стенные часы. Крестьяне долго думали, что это такое; и, наконец, одному из них пришло в голову, что незнакомый предмет и есть ненавистная габель. Среди крестьян начался переполох. Они уже стали запасаться камнями, намереваясь уничтожить злополучные часы, но тут вовремя подоспел священник и уверил их, что это вовсе не габель, а свидетельство о полном отпущении грехов всем его прихожанам, присланное ему самим папой. Крестьяне сразу успокоились и разошлись по домам".
Боммм!
Тысяча шестьсот восемьдесят один? Пауль поднес рукопись к окну, за которым дневной свет становился все яснее и внятнее, цифры отчетливо обозначились на сероватой бумаге: 1861. Не то! Пришлось снова продолжать поиски.
Тут на кухне раздался стук, потом что-то заскрипело, потом, судя по звуку, на пол упал что-то тяжелое. Пауль оцепенел. "Там кто-то есть!" – эта мысль обожгла его мозг и на мгновение парализовала его тело. Звуки с кухни больше не доносились. Пауль вздохнул было спокойно, но тут снова что-то заскрипело и послышался звук бьющейся посуды. Пауль снова замер. В нем мучительно боролись два желания: пойти на кухню и посмотреть, что же там происходит и желание убежать из этого дома. Оставаться в гостиной и прислушиваться к каждому шороху было мучительно. Но он продолжал стоять неподвижно и вслушивался в звуки, которые окружали его. Тикали часы. Шумел ветер. Где-то вдалеке кричали чайки. Что-то шуршало во дворе. И вдруг среди всей это тишины раздался пронзительный грохот, как будто кто-то ударил в медный таз, как в гонг. Обливаясь потом, Пауль прокрался на кухню. Дверцы деревянного буфета были распахнуты настежь, какая-то посуда лежала на полу. Пауль несмело подкрался к буфету, и под ноги ему (хорошо
"Сначала, головы, теперь тарелки…" – уныло размышлял Пауль, пытаясь разглядеть в темноте, кто же их так методично выкидывает. "Ну головы – ладно, в таком тумане чего только не почудится… А это?"
У него болел живот и в висках стучала кровь, но все же он заставил себя подойти поближе, когда тарелки перестали падать. Видимо, запас их иссяк. Подобрав какой-то осколок, Пауль швырнул его в буфет:
– Вот тебе!
– Мяааау! – донеслось из темных недр буфета и черная тень проворно метнулась с буфетной полки на кухонный стол.
– Скотина! – заорал Пауль, который злился не столько на бедное животное, сколько на себя. Он попытался швырнуть в кошку еще на разбитую тарелку, но "скотина" исчезла со стола раньше, чем брызнули осколки. Пауль, как безумный, гонялся за кошкой по всей кухне, кидая в нее всем, что попадалось под руку, но ни разу не попал. Кошка, наконец, догадалась улизнуть через окно, которое Пауль разбил, когда метал сковородку.
С минуту Пауль стоял, глядя на разбитое окно, а потом принялся хохотать. Ну в самом деле, чем не комедия – вся кухня в осколках и черепках из-за какой-то кошки. "Интересно было бы посмотреть со стороны на себя, когда я за этой тварью гонялся!" – усмехнулся Пауль, и, неожиданно взбодрившись и повеселев, оправился назад в гостиную.
В гостиной тоже был полный разгром, повсюду валялись книги, и Пауль с трудом вспомнил, какие из них он просматривал, а какие еще нет. Он приготовился к долгим у нудным поискам, но тут в кои-то веки ему повезло. Заветная цифра отыскалась совсем скоро на первой странице потрепанной, но еще вполне крепкой рукописи, которая полностью соответствовала описанию господина Горнека. Пауль для полной уверенности повертел ее в руках, стоя у окна и, удостоверившись, что это именно 1681, а не 1861, 1186, 1618, 1816 или 1186, стал искать, во чтобы ее завернуть.
За окном раздались шаги, и прежде чем Пауль успел что-то сообразить, дверь отворилась, и луч электрического света больно ударил его по привыкшим к полумраку глазам.
– Бросить оружие! Руки вверх! Вы арестованы! – услышал он.
– Но это же я… вы же свои… – пробормотал Пауль, прекрасно понимая, что любое объяснение будет выглядеть нелепо. Не следы же полковника Шмидта он здесь искал…
– 26 -
– Рита, Рита, ты послушай! Нет, ты только послушай! – вопила в телефон Татьяна. Я поморщилась и отодвинула трубку от уха.
– Я слушаю, слушаю, – сухо ответила я. Психованное семейство, честное слово.
– Рита, Димочка вернулся!
– Ну слава тебе Господи! Ну и где он был?
– В Питере, где же еще? Конечно в Питере! Ты представляешь, ты была права, он поехал туда со своей девушкой, а она там осталась. Она его бросила.
– Ну теперь твоя душенька довольна?
– Нет, ну ты представляешь, нахалка какая? Он ее в Питер повез. Там ее водил по музеям. Развлекал, в кафе угощал, а она взяла и его бросила?
– Тань, меня не интересуют любовные похождения твоего мальчика.
– А меня интересуют! Потому что они гуляли там на мои деньги!
– И что ты собираешься теперь делать?
– Нет, ну ты прикинь, она же такая нахалка! Бросила его!
– А если бы она его не бросила, то ты думаешь, она вернула бы тебе эти деньги?
– Ну при чем тут деньги?
– Ты сама о них только что говорила.
– Я говорила?!
– Ну не я же!
– Ты не понимаешь, я совсем не об этом говорила! Вечно ты передергиваешь! Я тебе об одном, а ты мне сразу про другое…