Беглая книга
Шрифт:
– А "все" – это кто? – но Сашин вопрос остался без ответа. Маша бродила, разглядывая постеры, Настя восстанавливала порядок на столе, а Даша и Наташа возмущались тем что: "Эта Настя наглая такая! Нет, ты только посмотри!… Можно подумать, она умеет на стол накрывать!"
– …Ну и где этот твой Колбасный живет? – Володя начинал нервничать и был готов сорвать свое волнение на ком угодно, включая собственную дочь. Но Ириша держалась на удивление спокойно.
– Так это дальше, – раздраженно махнул рукой Володя.
Я тоже переживала. И как всегда, чувствовала себя виноватой. Как будто из-за меня вся наша странная процессия движется мимо помпезного сталинского здания навстречу загадочной и очевидно зловещей неизвестности. Больше всего меня огорчало то, что Володя ни слова не сказал жене о том, куда это мы все дружно отправились.
– Ну вот она, эта арка… – Ириша указала на нее своей яркой вязаной перчаткой.
Было уже темно и очень неуютно, особенно по ту сторону арки, в большом дворе, где невозможно было пройти по тротуару из-за припаркованных на нем машин.
Подъезд мы искали долго, кружили по двору, пытались найти кого-то у кого можно было бы спросить. Фонари над подъездами горели далеко не везде, так что если бы не разговорчивая пожилая дама с черным пуделем, мы бы еще долго бродили в поисках.
Ириша набрала код домофона.
– Але, – ответил грустный женский голос.
– Настен, это Ира Черемис. Я тут с друзьями к Мише…
Судя по верещанию кодового замка, Сезам открылся и нас впустили. Просторный вестибюль подъезда был в точности таким же, как внутренности высотки на Красных Воротах. Совпадение было настолько разительным, что у меня закружилась, голова. А мне-то казалось, что я совсем не волнуюсь…
– Нам на четвертый… Пешком пойдем? – Иришка вопросительно посмотрела на нас. Мы как по команде молча кивнули и зашагали вверх по лестнице, высокими пролетами поднимавшейся куда-то, куда и подумать страшно. Пахло кошками, обычной подъездной грязью и полным запустением, как это обычно бывает там, где кончилась эпоха былой роскоши.
Ириша уверено прошагала лак двери, на которой не было номера, и нажала на кнопку звонка. Прежде чем дверь открылась, ЧОПорные ребята оказались впереди нее, и когда за открытой дверью показалась испуганная девичья физиономия, Ирише пришлось из-за широких спин кричать:
– Насть, я это… с приятелями тут пришла…
Далее "приятели" повели себя и вовсе бесцеремонно: едва войдя в квартиру, двое из них бесшумно разбежались по всем комнатам и, видимо, убедившись в отсутствии опасности, через какое-то время снова оказались с прихожей.
– Вообще-то у нас принято снимать обувь и верхнюю одежду, – проговорил маленький смешной человечек, вышедший нам навстречу.
– Ой, Миш, ты уж извини, они больше не будут. Знакомься: Это мой папа. Пап, это Миша Колбаскин. Миш, а это Маргарит-Сергеевна, она очень Бретанью интересуется…
– Очень приятно, –
– А это… – Иришка в панике оглянулась на "приятелей", с ужасом понимая, что забыла спросить, как их зовут. Но те не дали ей растеряться и по-военному четко представились…
– Алексей!
– Петр!
– Николай!
Колбаскин, слегка ошалев от такого приветствия, машинально протянул им руку:
– Приятно… Очень… Михаил…
За нашей спиной снова раздался звонок.
– Да вы проходите в гостиную. Обувь только не забудьте…
Алексей-Петр-Николай не вняли его мольбе и прошли в гостиную так. Я все же разулась, Ириша и Володя последовали моему примеру.
Пока я оглядывала комнату, сплошь оклеенную бретонскими видами – от Карнака до Изумрудного Берега, Ириша здоровалась с молодежью, которая лениво посиживала на креслах, поигрывала на гитарах и каких-то дудочках и болтала о том, да о сем. В комнате собралось уже человек семь-восемь, не считая нас, ждали еще кого-то. Дверь, видимо, уже не закрывали, потому что люди приходили без звонков. Приветствовали друг друга молча, молодые люди пожимали друг другу руки, девушки целовали друг друга и подставляли щеки молодым людям.
Когда нас набралось человек пятнадцать, Колбаскин неожиданно очутился во главе стола. Он постучал ножом по бокалу и неожиданно серьезно изрек:
– Господа!
Тишина, которой он ждал, так и не воцарилась. Он снова заколотил ножом по бокалу, за судьбу которого я начал опасаться.
– Дамы и господа! Вас так много собралось и это радует…
Гул голосов не стихал.
– … но именно потому, что нас много я прошу соблюдать тишину, иначе мы никогда не начнем наш музыкально-литературный вечер
– О, куда нас занесло! – нервно усмехнулся Володя.
После еще нескольких призывов к тишине гул голосов наконец-то смолк.
– Итак, – церемонно объявил Колбаскин, – Прошу поднять флаг, соответствующий теме нашего вечера…
Двое юношей развернули какую-то тряпицу, которая действительно оказалась бретонским флагом, и кнопками прикрепили его к старому шкафу, очевидно символизировавшему флагшток.
– Сегодня, – продолжал Колбаскин, – не самый обычный вечер. Все вы знаете… – он многозначительно обвел взглядом внимавшую ему толпу, – что в эту ночь мы празднуем Самайн, который символизирует начало нового года, а также темной части года…
Я вздохнула. При чем тут Самайн? В Бретани эта ночь зовется ночью всех святых, а отголоски языческих представлений о том, что в эту самую ночь начиналась темная часть года, моими возлюбленными бретонцами утрачена почти что насовсем. Ну и каша в голове у этой молодежи!
– К тому же, – так же торжественно вещал Колбаскин, не обращая внимания на тех, кто торопливо входил в гостиную и устраивался на задворках, – сегодня я объявляю о том, что наши встречи более не будут иметь место…
– Какое место они не будут иметь? – ехидно переспросил какой-то парень с гитарой, но оратор не обратил на него ровно никакого внимания.