Беглый огонь (Дрон - 3)

Катериничев Петр Владимирович

Глава 74

– Ты блефуешь...
– повторил он.
– На Покровск сейчас опущена завеса, такая, что и мышь не проскочит... - Моими стараниями, милый, моими стараниями... Да, опущена, но после изъятия всей документации. Красиво? Так уж сложилось, ту darling, что у меня - товар, у тебя - купец. Будем сотрудничать или будем губки бантиком делать и из шпалеров палить почем зря? И не лупай на меня глазенками! Мочить тебе меня нельзя ни под каким видом! Что ты получишь? Просто труп? Фигушки! Ты получишь покойного легионера империи, честно выполнившего свой долг перед родиной. Некие компетентные люди тут же обретут документацию по чудо-кибернетическому открытию плюс всю раскладку на тебя и твои попытки прибрать к рукам это стратегически важное изобретение! А потом придут дяди, и совсем не злые, как эти вот оба-двое, но оч-ч-чень добросовестные, которые и отправят к праотцам и тебя, болезного, и твоих сервов-сателлитов, и всю твою говенную контору. Чтобы инструкцию соблюсти. Убедил? Кулдаков возвышался за столом мраморным исполином. Вот ведь никогда бы не подумал, что в человеке может быть такое сочетание трусости и монументальности одновременно! Природа прихотлива и порой глумится над своими созданиями таким вот образом... - Сядь, Дронов. Во-о-он на тот стул. И прекрати дергаться. То, что ты сказал, нужно доказать. Не забывай, я компьютерщик, и оч-ч-чень талантливый. Зерна от плевел отличать умею. И если ты действительно вышел на товар, предъяви хоть что-то. В противном случае...
– Кулдаков перевел тяжкий взгляд на прирученных бультерьеров: - А вы встаньте по бокам и не спускайте с него глаз. Уж очень он господинчик прыткий. - Будь спок, Николаич, у нас не дернешься, - ответил телохранитель постарше, глядя на меня с явной укоризной. Взгляд его был не из легких, и бодаться с ним я бы рискнул только при прямой угрозе жизни. Сейчас моей жизни не было даже и прямой угрозы - она просто висела на волоске. Тонком, как луч лазерного прицела. Игра моя пока шла как по маслу, и все же, все же... Я был ошарашен. Где-то в глубине сознания теплилась надежда: это не Ника, не может этого быть, это... это... Нет, все так. И Диму Крузенштерна завалили по его приказу. "Ускакали деревянные лошадки..." Совсем. - Я слушаю тебя, Дронов. - Тебе самую суть или по порядку? - У тебя, Дронов, разум, далекий от логики... - Хорошо хоть - не его отсутствие! - Поэтому - лучше по порядку. - Хозяин барин. Тебе интересно, как я на тебя вышел? Во-первых, спешу высказать свое восхищение: свою партию ты сыграл блестяще! СИНТА-банк хотел

купить "Точприбор" для себя, некий Филин играл под прикрытием крутого олигарха, нацелившегося на скупку покровской оборонки, но - на Билли Кейтса или даже на другого Билли, который президент. Использовал своего непосредственного патрона втемную, провел на его денюжки масштабную операцию прикрытия, замутив так, что любо-дорого! Да сам не уберегся! Тебе влезать в эту битву гигантов не было никакого шанса или один из ста, и ты его - использовал. Съездил в Штаты, грубо выражаясь, при трусах, но в шляпе, а вернулся - оч-чень лощеным господином! Тебя проинструктировал и направил или сам Кейтс, или кто-то из его ближних. И твоя "могучая" фирмочка принадлежит на самом деле калифорнийскому миллиардеру! Хотя и сам этот миллиардер изрядно дутый! А вот люди, что стоят за ним... Доказательства? Доказательств не будет, одни догадки! Кейтс мужчинка неглупый, он не стал складывать яйца в одну корзину; к тому же там, где бодаются два быка, всегда может проскочить мышка! И этой мышкой должен был стать ты.
– Я выдержал эффектную паузу, закончил: - А стал - я! Взял очередную сигарету, прикурил. Ну да, охраннички малость расслабились: театр есть театр, и всем интересно следить за ходом увлекательной пьесы. Дальше будет еще интереснее! Они даже не подозревают, насколько! - Как влез во все это Дима Крузенштерн? Случайно. Он же не только банкир, но и компьютерщик. Заметил мельтешню вокруг "Точприбора", стал наводить справки... И - совершил ошибку. Роковую. Он пошел к тебе консультироваться. Как к умнику и гению компьютерных технологий. Как к другу детства. Ты правильно просчитал действия Круза: не стал бы он торговать страной и вполне мог проинформировать нужных людей в заинтересованных учреждениях и опустить на завод "занавес". И ты Крузенштерна убрал.
– Я замолчал, прикрыв глаза рукой, пережидая ярость, собрался, продолжил вполне спокойно: - Все, все, даже Шекало, связали эту акцию с проблемами самого "Континента-ля", которые у него начались незадолго до общего кризиса. М-да... Доверчивость и откровенность Димы с другом детства стоили ему жизни. - Послушай, Дронов... - Я не закончил. Ты успел узнать у Крузенштерна о его встрече со мной. И вульгарно струсил. Ты же знаешь, насколько я несбалансированная личность! Устроил у меня дома показательный капкан и умыл руки. Девчонку придушил, гнида! Нет, не сам, зачем пачкать холеные руки? Двух братанов беспамятных велел забить, чтобы на меня калединскую разборку навести... Кстати, этих кто? Глава привратников и невозмутимый "шкаф", что сопроводил меня сюда? Я уставился в мутные, окаймленные белесыми ресницами глазки Кулдакова, скривился в невеселой ухмылке: - Да у тебя тут не фирма - кубло змеиное! Видишь, какой я догадливый, когда в ударе! - Говори, говори, я слушаю.
– Кулдаков брюзгливо выпятил нижнюю губу. - Ты еще добавь: напоследок. Что говорить, лихие ребята, вдвоем семерых сонных победят и не почешутся! Так о чем я? Ну да: ты расставил на меня капканы и стал выжидать, чем кончится. А я добрался-таки до Покровска любопытство разобрало. - Любопытство губит кота. - А я не кот. Я - лев! Особенно когда в гневе!
– Я снова закрыл глаза, переводя дыхание, сдерживая ярость.
– Ладно, проехали. Как только я объявился в Покровске, меня стали показательно долбать люди Филина. После кризиса он остался единственным претендентом на "клад". И твоя задача была проста как яйцо: выхватить пойманную рыбку из рук добытчика! И у тебя даже человек продвинутый нашелся - тот самый новый начальник Покровского УФСБ! И - повод для вмешательства силовых структур УФСБ в разгром неизвестных пришлых: это их снайпер завалил Смотрящего по Покровску, Козыря! Главное, что действия Филина и твои были санкционированы высокими, но разными чинами! Но Филин был слишком близок к успеху, его операция вышла на завершенку, и калифорнийский патрон дал тебе указание замереть и не отсвечивать. А тут еще и Дедушка проснулся не ко времени и поменял "рыбок" в аквариуме! Всех. Поле битвы, как о том мечталось, досталось бы мародерам, если бы не иракский конфликт, не "сеточка" Системы над Объектом... Но я, я перехватил "рыбку" у Филина, я спровоцировал нарушение Системы и - ушел под лед чуть раньше, чем опустилась "завеса"! Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я перевел дух. Продолжил насмешливо: - И что ты имеешь теперь вместо вожделенных миллионов? Невыполненные обязательства перед калифорнийским боссом и липкий страх перед здешними силовиками, которые копают, уж будь уверен. И какая разница, кто тебя замолотит вскорости, твои американские друзья или российские недруги?.. Разумеется, вместе с бультерьерами.
– Я кивнул на стоящих по бокам убивцев.
– Так надежнее. Кулдаков сидел замершим сфинксом. Разлепил толстые губы: - Складно сочиняешь. Доказательства? - Существования товара? - Да. - А ты стал деловым. - Я всегда им был. - Жаль.
– Я вздохнул искренне.
– Итак, доказательства... Как же без них? Сейчас нарисуем. Или ты считаешь меня самоубийцей? Как справедливо говаривал дедушка Энгельс, террор - это не господство людей, способных внушать страх, это, наоборот, господство насмерть запуганных людей! И ты сидишь сейчас в своем особняке как сдрейфивший барсук в норе; по правде сказать, я к тебе и не сунулся бы, но что делать с таким товаром, который может купить только один человек в мире? Или два? И по улицам эти двое запросто не ходят даже в Америке! Нет, пора покидать съехавшую с резьбы родину и линять на гостеприимную чужбину. Сумма сделки стоит того. - Ты не можешь знать... - Прекрати, Ника! Здесь не обязательно быть компьютерным гигантом, здесь важно иметь представление о принципе! Я, может, думаю плохо, а соображаю хорошо! Для патрона в Штатах товар стоит миллиарды, для нас с тобой ничего, пшик! Но патрон легко выплатит несколько десятков, а то и сотен миллионов зелененькими, чтобы получить товар, чтобы сэкономить свои миллиарды, чтобы превратить миллиарды в десятки миллиардов! Простой арифметический расчет! Ну наконец-то! Заплывшие жиром глазки Ники Кулдакова подернулись поволокой алчбы и азарта. - Доказательства!
– почти выкрикнул он. - Бумагу! Я не мастак в ваших компьютерных игрушках, но эту штучку я запомнил намертво, сейчас я тебе ее нарисую! Элементик, фрагмент, но умному достаточно! А тебе, компьютерному чудиле, и подавно. Как говорят в Одессе, разуйте глаза: мы имеем тот товар, который вы хочете! Бумагу, я сказал! Ника послушно двинул мне листок, я вынул "паркер", сдернул колпачок, произнес победно и не менее азартно: - Смотри! Это последнее восклицание относилось не только к завороженному мельканием мнимой изумрудно-долларовой зелени Кулдакову, но и к двум обалдуям, послушно торчавшим у меня по бокам; эти могли иметь не столь радужное воображение, но на неожиданно-победное "Смотри!" все люди реагируют одинаково: таращатся во все глаза! Я зажмурился что было сил и надавил пером на бумагу. Вспышка была ослепительно белой, как плазменный вихрь! Каждый, кто видит такую, не только слепнет на последующие пять минут, но и получает нешуточный шок! Почувствовал сквозь сомкнутые веки угасание белого пламени, вскочил и одним движением, с хрустом, загнал ручку, зажатую между пальцами наподобие стилета, в глаз телохранителю слева! Ручка вошла полностью, мужичок дернулся в смертной конвульсии, а я уже запустил ему руку под пиджак, выдернул из кобуры пистолет и рукояткой приложил в переносицу второго; тот упал на четвереньки, я повторил удар сверху вниз, раздробив затылочные кости. Мертвое тело тяжело осело набок. Ника Кулдаков сидел в стопоре, моргая невидящими глазами, шарил-сучил ручонками по столу. Я подошел к нему тихонечко, упер ствол пистолета в висок, прошептал нежно: - Ну что, сучий потрох, доигрался в денюжки? Ты, кусок дерьма, подумал хоть на миг о Диминых дочках? О Тамаре? Ника беззвучно открывал и закрывал рот, но я знал: он меня слышит. - Ты решил правильно: я пришел тебя убить. Слова эти я цедил сквозь зубы, сдерживаясь из последних сил; перед глазами стояли лица Тамары, Диминых дочурок, девчонки, задушенной по приказанию этого куска падали... Жирный загривок Кулдакова затрясся, и тут накат ярости ослепил меня хлеще плазменного блица! - Получи! Я наносил удар за ударом, дробя затылочные кости, и не мог остановиться; пока не превратил все в вязкое месиво... ...Очнулся я сидящим на полу. Губы плясали в нервной лихорадке, по рукам волнами омерзения проходили судороги... А очертания комнаты расплылись, сделались зыбкими и нереальными, и я понял вдруг, что плачу... И словно где-то далеко выводил мелодию чистый мальчишеский голос: "Ускакали деревянные лошадки, пароходики бумажные уплыли..." Я кое-как встал, взял из коробки сигарету, закурил, пытаясь удержать ее прыгающими губами, снова бессильно опустился на пол. Из меня словно вынули стержень, который держал меня столько времени. И еще - жутко хотелось помыть руки. Я оглянулся, нашел бар, открыл бутылку, вылил на ладони добрую порцию "Смирновской", долго и с остервенением тер их. И только потом основательно приложился к горлышку. Кончено. Нужно уходить, и уходить чисто. Подошел к приставному столику, разобрался с кнопками и тумблерами внутренней связи, приложил носовой платок к встроенному микрофону и произнес, стараясь сымитировать чуть сипловатый голос покойного Кулдакова, к тому же изрядно выпившего: - Мы хорошо посидели... Дронова пропустить...
– И нажал отбой. Спустился в лифте в холл. Благоухая водочным перегаром и что-то мурлыкая под нос, благодушно взглянул на начальника охраны: - Я же говорил, что Николаша будет счастлив меня видеть, а? Говорил? Подмигнул ему заговорщически, прошел слегка развинченной походкой к двери. Но бдительный страж нагнал меня: - Мне кажется, вы забыли свою папку. - Там бумаги. Твой босс будет их и-зу-чать. Долго и тщательно. Потому что это - целая куча денег. Огромная груда настоящих зеленых денег. Монблан! Эверест! Тропики! Охранник приоткрыл дверь, посмотрел, как я сяду в автомобиль и отчалю. Вряд ли пьяный новый русский за рулем для него в диковинку; если что и заботило сейчас стража, так это чтобы я не вписался в решетчатый забор. От здания я отъехал недалеко. Заглушил двигатель и стал ждать. Ведь должен же начальник охраны обеспокоиться длительным и упорным молчанием шефа? Настроил приемное устройство: в оставленной на столе папке был микрофон. И не только. Услышал разговор: ага, главный привратник в сопровождении неулыбчивого "шкафа" вошел в кабинет. Вот тогда я и нажал кнопочку передатчика. Взрыв был слышен даже отсюда. Триста граммов пластиковой взрывчатки, запрятанной между стенками деловой папки, разметали по кабинету бешеный всполох огня, способный превратить все живое и неживое в единый прах.

Глава 75

Море, казалось, замерло. Волны, играя зеленоватым отливом, плескали тихо, едва-едва. Огоньки, вспыхивая на мгновение, обтекали тело звездным дождем, и я плыл сквозь эту мерцающую влагу, словно летел, и она касалась меня легко и ласково. Пробуждение было серым. За окном в мутном мареве - огромный город, по которому я бродил вчера без цели и смысла, тихо набираясь в каждом подходящем и неподходящем питейном заведении. Вчера мне было тошно до тоски; в душе не осталось ничего: ни радости, ни грусти. Только пустота. Словно это она, моя душа, выгорела в жарком и жадном огне, преследующем меня все эти годы, старающемся превратить меня в свое подобие... И не осталось в ней ни света, ни целебного огня, ни раскаяния. Словно она, моя душа, уже покинула тело и осталась только пустая мерная оболочка. Как я добрался домой, я не вспомнил. Скорее всего на попутном моторе. И теперь снова утро. Ну что ж... Привычки привязывают к жизни надежней предрассудков. Пора вставать и варить кофе. Усаживаюсь в кухне с толстостенной чашкой крепчайшего густого напитка, бросаю кусочек сахара, размешиваю. Пусть в этой мерной бездушной оболочке заплещется хоть что-то горячее. Вообще-то это совсем дурной тон: сначала пить кофе и только потом забираться под душ. Ну да дворянского воспитания я не получил и веду себя соответственно. И даже курю всегда натощак. Как Черчилль. Что еще меня роднит с этим политиком? Ну да, глупость. Когда-то сэра Уинстона чуть не пустили в распыл южноафриканские буры, как шпиона, когда он, будучи военным

корреспондентом, выбрался из попавшего в засаду бронепоезда и стал командовать группой солдат, под огнем пытавшихся наладить пути. Впоследствии, впрочем, сэр и премьер былые юношеские страсти не усугублял, под пули не бросался, но им и не кланялся. И - возглавил Великобританию, бывшую в ту пору мировой империей. Стоит последовать его примеру: не кидаться под каждый паровоз и не лезть под гусеницы мирно пашущего расейского трактора, особенно если колхозом руководит генерал Петров, навроде того, что напутствовал меня при выходе из узилища. И тогда меня, верю, ждет блестящее будущее. Парохода, крейсера и броненосца. Ну и человека, разумеется. Пока же от величия у меня только считающаяся у обывателей скверной привычка курить натощак. Лучше, чем ничего. Кофе выпит. Сигарета выкурена. Пора в душ. Но... Все как в хорошей сказке и плохом детективе: у меня зазвонил телефон. Подошел, трубку поднял с изрядной оскоминой, будто лимон разжевал: каких вестей мне ждать в такие поры, кроме скверных?.. Буркнул на всякий случай неразборчиво: - У аппарата. В ответ услышал длинную нецензурную тираду в свой персональный адрес. С поминанием почивших родственников. Возможно, и столбовых аристократов. - Ты чего такой заведенный, Игорек?
– миролюбиво вопросил я Крутова, когда тирада отгремела. - Сиди дома, я подъеду. И выскажу тебе лично, "чего"! - Надеюсь, обойдется без рукоприкладства?
– елейно пролепетал я. - Бить тебя поздно, - выдохнул Игорь и дал отбой. Возвращаюсь на кухню, размельчаю зерна до полной пыли и ставлю джезве на медленный огонь. Аромат по квартире разносится райский. Сейчас придет Кругов и превратит этот рай... Ну, назовем это - "в праздник". С шутками, прибаутками и живым великорусским языком. Звонок пропел бодрящую мелодию. Кругов вошел в прихожую, сбросил куртку, глянул на меня исподлобья. Так же молча прошел на кухню, закурил, глянул на джезве. Я подсуетился: плеснул генералу кофе. - А покрепче есть?
– наконец разлепил губы Игорь. - Крепче не бывает. - Бывает. Водка. - Что-то стряслось? - Если бы стряслось, приехал бы я к тебе чаевничать, жди. Игорь молча взял протянутую бутылку, налил себе полстакана, выпил залпом, занюхал корочкой хлеба, крякнул: - Вот теперь и кофейку. - Тяжелая у тебя работа... Так и спиться недолго. - Да?!
– вскинулся Крутов.
– Так это, Дрон, твоими заботами! Ты, понимаешь, взрывы в особняках химичишь, а мне достается жмуриков со стен соскребать! - "Жмуриков"? Каких жмуриков? - Дохлых! У Кулдакова в конторе ты навалял? - Игорь, да я в те поры... - Знаешь, что самое противное, Дронов? Это когда тебя начальство поутру вызывает и начинает трахать. Делая вид, что любит. Но это не самое скверное; самое скверное, это когда оно же тебя вызывает через четыре-пять часов и, глядя в стол, забирает дело. Потому что дело сие не только не моего, но и не начальственного ума! Потому что есть, видите ли, соображения! Высшие и государственные! И я, Дронов, вынужден все это дерьмо жрать, как младенчик - манную кашку, да еще и похваливать! Но самое гнусное в том, что у начальника две руки и только одна задница, сидящая в министерском кресле!
– Тут Крутов выругался длинно и витиевато.
– И задницу эту ему нужно удержать в упомянутом кресле! Так вот: правая рука закрывает дело, левая - показывает правой фигу и роет ямку всем ближним и дальним! - Не, Кругов, а я об чем? Тяжела генеральская доля, кто бы спорил? Игорь отхлебнул кофе, взглянул на меня тяжело: - Потерпи, сейчас подытожу. Тебя где болтало больше полугода? - Да в разных местах. А потом - отдыхал на даче. У одного приятеля. Могу даже фамилию назвать: Петров. А вот расположение дачи не могу: был пьян, упал, потерял сознание, очнулся - гипс. В смысле - полное и глубокое удовлетворение.
– Я вздохнул.
– Выпью-ка я с тобой тоже водки, пожалуй. Крутов усмехнулся: - Дошло, птенчик? Тебя с этого курорта выпустили только затем, что просчитали, что ты, как, чего, кому и сколько. И ты не подвел! "Контекст" рвал "пластиком"? - Ты о чем? - Я о том, Олег, что тебя тоже, как бы это сказать помягче, используют! А если проще - имеют! Как ты сам выразился, до полного и глубокого!.. Этого... у-до-вле-тво-рения!
– Тут Игорь даже хохотнул баском, но скорее принужденно, чем искренне...
– Олег, наверное, мы все, ты, я, Димка Крузенштерн, выросли неисправимыми дебилами... Вот только Дима не успел понять, во что влез. И пропал. Но мы ведь с тобой понимаем? - Абсолютно. - Во-о-от. - Это наша страна, Игорь. Наша. - Я что, спорю? - Диме просто не повезло. На войне так бывает. - Ага. - Ладно, чего... По второй? - Если только на донышко. - Будем. Игорь посидел молча, потягивая сигарету... Произнес: - Слушай, может, споем? - Да выпили всего ничего. - Нет, я не о том... Как там крайний куплет в той песне... Ну, вы с Димкой ее любили напевать... Сожжен в песках Ерусалима, В водах Евфрата закален В честь императора и Рима, В честь императора и Рима Шестой шагает легион! - напел я вполголоса. - Орел шестого легиона... Тоже - птица редкая, - тихо произнес Крутов. Я пожал плечами: - Еще выпьешь? - Не, мне работать. - А у меня отгул. - Как-то ты это невесело. Может, ко мне пойдешь? - В смысле? - В смысле - работать. - Подумаю. - Порадовать тебя, что ли? А то сильно смурной. - Есть чем? - Во-первых, хата у тебя чистая. Кристально. У меня приборчик в кармашке: молчит, как рыба об лед, хотя денег за него плачено, как за "мерседес". - Верю. - Что, дорогой? - Что хата чистая. Слушать - себе дороже. Легче было не выпускать. Совсем. - Эт точно. Ладно, отдыхай, раз отгул. - А вообще-то я, наверное, в художники подамся. - Зачем? - Буду рисовать море. - Айвазовский уже рисовал. - Море большое. Его хватит на всех. Крутов ушел. А я сижу в кресле-качалке и размышляю. А в душе по-прежнему пусто. Ну да... Как у Николаса Гильена? "Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал..." И вот я болтаюсь по ней уже четвертый десяток лет и не встречаю ничего, кроме огня. И никакие мои знания не могут остановить пламени жестокосердия, бушующего страстями и делающего людей игрушками, манекенами, куклами... Или Крутов прав, и я такая же кукла, как и все остальные?.. И нелепо размахиваю конечностями на длинных нитях, в то время как невидимый кукловод давно прописал финал пьесы в этом дешевейшем из балаганов, да и в постановке роль моя вовсе не главная, так - "кушать подано"... Или, наоборот, прав был и Филин, и только война есть способ существования индивидов, вроде меня? Но как же тогда стихи? "Жизнь нежна, как осень перед снегом..." Что мне еще следует знать, чтобы не выживать, а жить? И рисовать море?.. Как заснул, я не заметил. Вокруг бушевал шквал огня, выжигая всё и вся... Я бежал по раскаленной земле, стараясь спастись, а земля плавилась под ногами, и ветер раскаленно мчал обломки строений, домов, какие-то полуоплавленные металлические балки... А мои ноги вязли в раскаленной лаве, я хватал ртом воздух, и он обжигал легкие и гортань... Я вскинулся в кресле, оглядывая все вокруг: комната, книги, ковер... Все нормально. Все хорошо. Просто организм перебаливает, запоздало проигрывает все страхи, которым я не посмел подчиниться в бою. И все же... Подхожу к стеллажу с книгами, выбираю толстую, в красном переплете. Открываю: "Порядок ведения огня определяется в зависимости от огневых задач. Огонь может вестись на уничтожение, разрушение, подавление и изнурение. Уничтожение - нанесение такого повреждения противнику, при котором он полностью теряет боеспособность. Разрушение - приведение противника в непригодное для дальнейшего боевого использования состояние. Подавление нанесение такого урона, при котором противник временно теряет боеспособность, маневренность, управление. Огонь на изнурение ставит задачей морально-психологическое воздействие на живую силу противника, это беспокоящий огонь, могущий нанести тем не менее значительный урон, приводящий живую силу противника в состояние тревоги, беспокойства, неуверенности, подавленности. При ведении огня на изнурение хорошо сочетание снайперского огня, беглого огня и огня редкими залпами. Для поражения применяют различные виды огня: целевой огонь, сосредоточенный огонь, неподвижный заградительный огонь, подвижный заградительный огонь, последовательное сосредоточение огня, массированный огонь, огневой вал. Наибольшая эффективность огня достигается его массированностью и внезапностью. Большое значение имеют маневр огнем, гибкость и устойчивость управления им". М-да... Это не энциклопедические пояснения, это ода, кантата, оратория! Поэма огню! Как принято в энциклопедиях, слово "огонь" обозначается по ходу статьи с заглавной буквы, но при моих расстроенных нервах я начинаю искать в этом другой смысл. Огневое сопровождение, массированный огонь, огневой вал... И слово "люди" заменено словосочетанием "живая сила противника". Разумно. Так разумно, что хочется выть. Если пустоту в душе заполнять массированным огнем, сгоришь. Скоро и люто. Но есть же другой огонь, согревающий... Ну да, вчера я заходил в какую-то маленькую замоскворецкую церквушку. Окна храма сияли тихим уютом. В поставцах струились тихим пламенем свечи, и я как-то сразу, вдруг, понял: это другой огонь, согревающий, целебный. Вошел и тихо, словно ребенок, стал повторять слова немудреной молитвы: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного..." Рядом вполголоса читали Евангелие: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я - ничто". Я снова откидываюсь в кресле и засыпаю. ...По песку идет девушка. Она босиком, и я слышу шуршание песчинок, когда она касается дорожки ступнями... Ее фигурка кажется почти невесомой, ветер играет волосами, а волны добегают к ее ногам и ласкаются мокрыми курчавыми щенками... ...Открываю глаза, смотрю, как апрельский ветер перебирает шторы... Я же хотел вспомнить что-то очень важное... То, что важнее всего в этом мире... То, что дальше от одиночества. "...Если знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я - ничто. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится". Да.

ЛЮБОВЬ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАЕТ.

1 Песня Петра Катериничева "Бродяга". 2 Из песни Александра Дольского. 3 Песня из кинофильма "Путь к причалу". 4 Декабристы - офицеры-заговорщики, устроившие 14 декабря 1825 года попытку захвата власти и выведшие подчиненные им войска на Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге. Октябристы, или "Союз 19 октября", - партия крупной российской буржуазии, образованная после Высочайшего Манифеста Николая II. Октябрята - детская организация "внучат Ильича", в нее входили школьники с первого по третий класс. Пионеры - детская организация, созданная наподобие скаутской, но основанная на коммунистической идеологии. 5 Законодательство Сингапура отличается в отношении наркоторговцев исключительной строгостью. 6 "Peacmaker" ("Миротворец") - название самой популярной в США модели револьвера С. Кольта. 7 Название известного романа Ле Карре. "Холод" - в недавнее время на профессиональном сленге - территория противника, на которой работает разведчик-нелегал. Как у моряков поднимался тост "за тех, кто в море", у археологов и геологов "за тех, кто в поле", так же и у профессионалов разведки - "за тех, кто на "холоде". 8 Песня П. Катериничева. 9 Из стихотворения Ду Фу "Песнь о боевых колесницах". 10 В старом УК РФ - статья за изнасилование. 11 Из "Каменного гостя" А С. Пушкина. 12 Так называлась при императоре Александре I русская военная разведка. 13 Песня Петра Катериничева "Шальные кони". 14 Слухи о готовящихся скоординированных военных переворотах в странах Варшавского договора ходили уже тогда; достоверно ничего не известно и поныне и вряд ли когда-либо будет известно. Тем не менее сорванный возможный переворот привел сначала к развалу оборонительного Варшавского договора и СЭВа, затем - к развалу СССР и отбрасыванию России к границам семнадцатого века. Ну а скупость официальных сообщений и их нарочитая однотипность впечатляет: "2 декабря 1984 года в результате острой сердечной недостаточности скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман". "15 декабря. На 59-м году жизни в результате сердечной недостаточности скоропостижно скончался член ЦК ВСРП, министр обороны ВНР генерал армии Олах". "16 декабря. На 66-м году жизни в результате сердечной недостаточности скоропостижно скончался министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Друз". "20 декабря скончался член Политбюро ЦК, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов". 15 Лос-Анджелес. 16 Филин имеет в виду работу Дм. Мережковского "Грядущий хам". 17 Стихотворение Петра Катериничева "На тему Блока". 18 Автор этой песни автору книги неизвестен. 19 Сун Цзе - философ и военный теоретик древнего Китая. Цитата приведена из его работы "Искусство войны". 20 Пушкин А. С. Моцарт и Сальери. 21 Сергей Есенин.