Беглый
Шрифт:
Он навел справки. Теперь ему все известно. Он долго не решался расспрашивать, потому что не привык к таким вещам, но в конце концов зашел даже в ресторанчик с бумажными скатертями.
Парочка приехала третьего для в поисках работы.
На регистрационной карточке в гостинице они указали, что прибыли из Коньяка.
Женщина сразу взяла адреса парикмахерских и обошла все заведения, предлагая свои услуги в качестве маникюрши. Мужчина, в прошлом шофер при универмаге, пошлялся по бистро и уже после полудня нашел место у бакалейщика с улицы Мерсье —
Их номер расположен как раз над рестораном.
— Одноместный? — поинтересовался Ж. П. Г.
— Да, с одной кроватью.
Ж. П. Г, не ревнует, но ему хочется знать все. Он был бы даже не прочь взглянуть на комнату: она, наверно, выбелена известью, кровать железная, шкаф простой, сосновый, одеяло сероватое, стеганое.
Потом он снова ждал Мадо у сиреневого парикмахерского салона и следовал за ней на расстоянии, пока она не вошла в гостиницу, где встретилась со своим сожителем.
Сейчас Ж. П. Г, чувствует себя усталым, как никогда в жизни. Руки и ноги словно ломом перебиты, и все-таки он не может сохранять неподвижность.
Чего ожидает жена? О чем думает в темноте, лежа бок о бок с ним?
Уж не снится ли ему, что она рядом? И не сон ли все, что составляет его жизнь: дом, дети в двух соседних комнатах, тихая столовая, курятник? Наконец, усы, котелок, домашние тетради, которые надо проверять?
И никто ничего не подозревает! Никто не сомневается в доподлинности этого мирка. Все, кто окружает Ж. П. Г., живут так, словно это вполне естественно.
Хоть головой об стену бейся, особенно теперь, когда все погибло!
Ибо неизбежно что-то произойдет. Иначе просто не может быть…
Нет, ему следует повидаться с адвокатом, разузнать насчет срока давности.
Ж. П. Г, жарко. Щеки горят. Хочется встать, выпить стакан воды, постоять часок у окна — издали оно кажется прохладным, как ванна. Но он заранее слышит голос жены:
— Куда ты?
Никуда он не идет! Ничего не знает! Нужно одно — попытаться ни о чем не думать. Но это немыслимо.
Что же на самом деле реально? Дом на авеню Колиньи или все остальное, все эти давние события?
Теперь Ж. П. Г, и сам не знает. Восемнадцать лет он не задавался подобным вопросом, не спрашивал себя, счастлив или нет, имеет ли право поступать так, как поступает.
Он терпеливо, добросовестно делал то, что полагалось делать.
Снял домик в квартале, где живут учителя; как только прикопил денег, купил его в рассрочку. Приобрел добротную мебель, именно такую, какую полагалось.
У него жена, дети. Все прилично одеты.
И несмотря ни на что, все это мираж! Жена лежит рядом с ним, а ему нечего ей сказать. Обедая, он смотрел на Антуана и не чувствовал, что это его сын.
За столом домашние следили за ним, потом пригласили доктора: днем они с таинственным видом наверняка обсуждали его поведение.
А на набережной, в комнате второго этажа, над ресторанчиком с полудюжиной столиков, рядом с бывшим шофером спит
«Только бы при ней не упомянули мое имя!» — вздрагивает Ж. П. Г., и колени его судорожно подергиваются.
Мадо знает его имя: именно она добыла ему поддельные документы. Ей известно, что теперь его зовут Жан Поль Гийом. Она знает…
А г-жа Гийом, грузная и теплая, не шевелится, но бодрствует под своей периной и настороженно прислушивается.
Что она делала в тысяча девятьсот пятом году? Жила в Орлеане, как Элен живет теперь в домике на авеню Колиньи. Помогала матери вести хозяйство. Играла на рояле, сама шила себе платья, три-четыре раза в год ходила на бал.
Тысяча девятьсот пятый…
Ни о девятьсот четвертом, ни о девятьсот шестом Ж. П. Г, не думает. После стольких лет значение для него имеет лишь один девятьсот пятый: он не то чтобы самый важный, но с ним связаны определенные воспоминания.
В девятьсот пятом в Льеже была Всемирная выставка.
Ж. П. Г, родился в Париже, фамилия его была тогда Вайан, и жил он между площадью Терн и площадью Бастилии.
Великая Всемирная парижская выставка [3] с Эйфелевой башней и большим колесом не оставила следа в жизни Вайана — он был еще ребенком.
Но к 1905-му он стал уже молодым человеком. Получил образование, говорил на четырех языках. Летом носил плоское широкополое канотье с пестрой ленточкой, короткое бежевое с серым отливом пальто, плоские длинноносые ботинки зеленовато-желтого цвета.
3
Имеется в виду Всемирная выставка 1889 г.
На щеках у него было нечто вроде бакенбардов, выгодно оттенявших матовую кожу и карие глаза.
Служить он начал администратором «Гранд-отеля» на площади Оперы и там, в баре, познакомился с Мадо.
— Спишь? — шепчет г-жа Гийом.
Он задерживает дыхание и не отвечает. Жена, тяжело вздохнув, поворачивается на другой бок.
Произнеси он при ней имя Польти, она и ухом не поведет. Кстати, Ж. П. Г, сам не знает, что стало с этим человеком.
В те времена Польти промышлял в Париже азартными играми. Он был так же темноволос, как Ж. П. Г., и мог не спать по целым суткам.
Поскольку азартные игры были запрещены, Польти купил фургон для перевозки вещей и разместил там все необходимое: столы, ковровые скатерти, рулетки, стулья, даже миниатюрный бар.
По утрам в номере, который снимал Ж. П. Г, в гостинице на улице Комартен, раздавался телефонный звонок:
— Авеню де Вилье, шестнадцать.
И молодому Вайану оставалось только не отказываться от житейских благ: пить аперитив в отелях «Риц» и «Крийон», завтракать в кабаре, полдня проводить на скачках. Знание языков позволяло ему завязывать знакомства с иностранцами. Он выдавал себя за молодого человека из хорошей семьи, как выражались в ту пору.