Бегство из Центральной Азии
Шрифт:
В течение недели я скрывался у друга, чей дом стоял у дороги, по которой шли постоянным потоком большевистские подводы, грузовики и красная кавалерия. Дни проходили в постоянной тревоге. В любую минуту могли войти в дом с обыском, который обернулся бы для меня и моего друга расстрелом. Лишь долгие холодные ночи приносили немного покоя и отдыха. Ночью никто сюда не приходил, но это отнюдь не приносило радости – с рассветом начинался новый день, такой же неопределенный и тревожный, как и предыдущий.
Однажды мой хозяин попросил разрешения пригласить своего родственника с женой для знакомства со мной.
– Он не большевик, даже совсем наоборот. Он против советской власти, но вынужден служить у них как мобилизованный большевиками, – пояснил мой друг.
Я согласился, потому что хорошо знал отца этого человека, типичного «буржуя»,
Так вот однажды ночью там произошла ужасная суматоха. Со станции Ак-Кум [26] пришла срочная телеграмма, сообщавшая, что красные части, окруженные британскими и индийскими солдатами, сдались. Вслед за этой новостью по телеграфу пришел ультиматум, приказывающий немедленно выбрать комитет из беспартийных представителей местных жителей и передать им управление городом, а также сдать все оружие. В ультиматуме говорилось, что сопротивление бесполезно; англичане идут на город, и в случае невыполнения выдвинутых условий все коммунисты будут повешены. Большевики в Чарджоу были в панике, большинство комиссаров согласилось подчиниться ультиматуму. Меньшинство же предлагало просить отсрочку до следующего полудня и в течение этого срока направить отряд с бронепоездом на рекогносцировку. Так и сделали. Рано утром рассказчик в составе красного отряда на бронепоезде отправился в рискованную разведку. Все участники событий ужасно боялись встречи с грозным врагом: были наслышаны о меткости индийских стрелков и английских артиллеристов. Когда отряд приблизился к станции Ак-Кум, его боевой дух был совершенно подорван, и многие предлагали повернуть назад. Был отдан приказ остановить паровоз, выгрузиться и далее осторожно продвигаться пешим порядком.
26
Событие произошло на станции Караул-Кую (Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР (1917–1925), Политиздат, 1975 г. стр.281–282).
На станции не было видно ни души. Отряд решил, что это может быть ловушкой. Им позволят подойти совсем близко, а затем неожиданно орудийными залпами расстреляют со всех сторон. Красноармейцам такая ситуация явно не нравилась. С трудом командиры заставили отряд продвигаться вперед. Красноармейцы подошли совсем близко к станции. Стояла такая зловещая тишина, что нервы у всех были напряжены до предела. Казалось, раздайся в этот момент хоть один выстрел – весь отряд бежал бы в панике прочь. Но все было тихо. На станции не было видно и следа врага. Красные, немного осмелев, произвели разведку станционных строений. В одной из комнат они обнаружили начальника станции и его помощника, а в караульном помещении – сорок солдат и железнодорожников, обезоруженных и запертых. Никто из них не мог ясно объяснить, что же случилось. Говорили, что ночью на станцию прибыла делегация белых и британских военных, которая заявила, что станция окружена и во избежание ненужного кровопролития, было приказано сложить оружие. Так и произошло, и арестованных заперли. Что случилось потом с этой «делегацией» никто из бывших на станции людей не знал.
Мой собеседник рассказал, что, поднявшись на водонапорную башню, увидел в далекой низине между двумя барханами две человеческие фигурки и маленькую собачку с ними. Тут же была организована погоня, и вскоре одного задержанного привели. Это был студент Мошков, другой – офицер по фамилии Бомбчинский – был смертельно ранен и брошен умирать в пустыне. Выяснилось, что эти двое, переодетые в красноармейскую форму, приехали на поезде из Ташкента, незаметно вышли на станции Ак-Кум, перерезали телеграфные провода, арестовали и закрыли начальника станции и его помощника, разоружили и заперли всю охрану. Потом они восстановили связь и послали одно сообщение в Чарджоу, другое – красному командованию в Ташкент о том, что станция Ак-Кум взята, а британские войска уже подходят к городу и призвали их разоружиться. Паника среди большевиков была полная.
Мошкова хотели расстрелять на месте,
– Но почему же вы пошли служить большевикам? – спросил я своего нового знакомого. – Почему не притворились, что не заметили тех двух людей вдали? Вы же не большевик, а теперь и вы причастны к смерти этих двух отважных героев.
– Когда вас мобилизуют в Красную Армию, и потребуют подчиняться дисциплине, тогда вы сделаете все, что они скажут, и забудете все ваши прежние симпатии, – с горечью ответил он.
Этот ответ прекрасно характеризует беспринципные массы русских людей, позволивших разрушить свою страну, будучи сегодня белыми, а завтра красными, с одной только мыслью: сохранить свою ничтожную жизнь.
Я знал о рассказанном случае и раньше. Мошков был брошен в тюрьму, когда я еще находился в ней, и он сам поведал мне эту историю. Я также хорошо знал и Бомбчинского – находчивого, опытного и смелого офицера. Когда он жил в Ташкенте, ему удалось раздобыть телеграфные аппараты, и с них он отправлял советским комиссарам различные телеграммы, наводившие на них панику. Когда возникла необходимость послать надежного человека в Кашгар с очень важной миссией, мой выбор пал именно на него. Бомбчинский, никогда до этого не ездивший верхом, сел на лошадь и отправился в длительное и опасное путешествие через горные перевалы, объезжая стороной поселения и прячась от патрулей. Он отлично выполнил поручение и успешно вернулся назад, но в это время, к сожалению, я уже был в тюрьме. Немного позже, когда американская миссия хотела послать важную депешу в Персию для передачи в дальнейшем своему правительству (советские власти отказались отправить ее телеграммой по своим каналам), эта задача тоже была поручена Бомбчинскому. Он привлек к ее исполнению Мошкова, они добрались на поезде до станции Ак-Кум, передали депешу и совершили там свой дерзкий трюк. После короткой перестрелки Бомбчинский был ранен в живот и был оставлен умирать в пустыне. Мошков вынужден был сдаться большевикам.
Через несколько дней я узнал, что белые, отступая по Чимкентской дороге, завернули в горы. Я решил не испытывать судьбу и оставить дом друга. Он помог мне раздобыть лошадь, и я двинулся в сторону Чаткала, надеясь соединиться там с отступающим отрядом.
Был очень сильный мороз, и лежал глубокий снег. Болота и ирригационные каналы перемерзли, так что я без особых помех добрался до окраины села Никольское, где уже побывали большевики. Моя лошадь была старой, едва тащившейся кобылой, и у меня не было даже слабой надежды при встрече уйти от красных. С каким сожалением я вспоминал, как много раз проезжал по этой самой дороге на своих собственных лошадях, которые могли обогнать и оставить позади любого всадника. Сейчас дорога была пустынна и свободна, как будто некий гибельный мор прошел над землей. На лицах случайных прохожих я видел уныние и страх. Диктатура пролетариата повсюду оставляла свои отметины.
На закате я добрался до дома знакомого богатого киргиза по имени Джакши-бай. Он думал, что я давно расстрелян, и был сильно удивлен, увидев меня. Он не скрывал своей радости.
– Куда ты едешь, тахир [27] ? – спросил он.
– Собираюсь поохотиться в горах, – уклончиво ответил я.
– Хорошо, но на ночь ты должен остаться здесь, – сказал Джакши-бай.
Когда мы вошли в дом и остались одни, он сказал:
– Тахир, скажи мне правду, ведь ты здесь не для охоты. У тебя нет ружья и собаки. Ты совершенно один.
27
Уважительное обращение, принятое на востоке. Тахир (араб.) – чистый, святой; безгрешный.
– Да, Джакши-бай, ты прав. Мне нужно встретиться с отрядом белых, который этим путем идет к Чимкенту: ты что-нибудь знаешь о них?
– Если хочешь, я дам тебе своего племянника в проводники. Он проведет тебя ночью прямо в горы через степь. Но ты должен поспать, да и твоя лошадь устала. Завтра утром я узнаю про твоих друзей на базаре от киргизов, которые спустились с гор.
Я с радостью согласился на его предложение. После чая и великолепного плова я улегся на удобную постель из стопки мягких ковров, постеленных на полу, и меня укрыли теплым тулупом из волчьей шкуры.