Бегство Квиллера

Холл Адам

Фотобумага была настолько крупнозернистой, что мне пришлось отодвинуть снимок на расстояние вытянутой руки, чтобы получить представление об изображении на нем. Да, она в самом деле была хорошенькой — тонкое изящное лицо с высокими! скулами, большие глаза, короткая под мальчика стрижка, чуть вздернутый носик и маленький упрямый подбородок. Она чуть повернула голову, словно подозревала — кто-то смотрит на нее!

— С какого расстояния снято, Джонни?

— Двести или триста ярдов. И, понимаешь, где бы она ни приземлилась, вокруг нее целая толпа телохранителей — кстати; все женщины — но еще больше ждут ее на выходе, куда они прибывают заблаговременно. И одна из них увидела, как я щелкнул.

Я этого не знал, но на всякий случай тут же в аэропорту вытащил пленку и отдал ее проявлять. — Он пожал плечами, — и тем же вечером они перехватили меня на улице. Камера была у меня с собой, они сразу вырвали ее и вытащили пленку — потеря небольшая, там уже была новая пленка — расколотили камеру и обработали меня. — Он притронулся к мочке правого уха. — Это мое, а левое пришили в больнице. Я сам слышал, как Шода четко говорила: “Прошу вас, никаких снимков”. — Взяв карточку, он сказал, стоя около комода: — Я могу сделать другой отпечаток, Джордан, если он тебе нужен. Хорошенькая малышка. Но вот что скажи мне — ты в самом деле хочешь подобраться поближе к этой красавице?

— Если удастся.

Он облизал губы.

— Это будет нелегко. Она должна, сама захотеть назначить тебе встречу, да и в этом случае дважды подумай. Вокруг нее телохранительницы, да и она сама — та еще штучка. Мне не раз говорили — не стой к ней слишком близко и во всяком случае не вздумай к ней притрагиваться. Говорят, что ты и почувствовать ничего не успеешь, такой у нее острый клинок. И она весьма возвышенная личность — всегда молится о тебе, прежде чем убить. Конечно, она может и проникнуться к тебе расположением, но и в этом случае я был бы очень осторожен. Она столь же безобидна, как голодный богомол.

Зазвонил телефон, он снял трубку и заговорил на диалекте, которого я не понимал — скорее всего, это был хоккейн, тайваньский диалект китайского языка, которым широко пользовались в Юго-Восточной Азии. Поднявшись, я стал разглядывать аксессуары на стенах — изображения молодых девушек, философские изречения — “Есть старые пилоты и есть отчаянные пилоты, но не существует старых отчаянных пилотов”; выцветшие таможенные декларации с печатями, черная женская перчатка, высохший череп обезьянки, пачка сигарет “Плейер” с отверстием в середине, напоминавшем дырку от пули, и колечко черных волос с голубой ленточкой. Я хотел узнать о Чене как можно больше: особенно меня интересовало, почему он встретил меня пистолетом, а через десять минут доброжелательно пригласил в дом, даже не посоветовав держать язык за зубами. Неужели он настолько доверял Кэти?

— Методы, к которым прибегает Шода, — продолжил он, положив трубку и возвращаясь на свое “место, — порой просто удивительны. Она никогда не появляется в общественных местах типа ресторанов, а если ей доводится навестить кого-то в даунтауне, она показывается лишь на мгновение, выходя из лимузина, и ее тут же закрывают фигуры стражниц — а эта публика те еще кошечки: ты когда-нибудь слышал о куноичи?

Я покачал головой, что нет.

— Это кровные сестры ниндзей, родом тоже из Японии. Как и гейш, их учат петь и увеселять гостей, так что они вполне могут оказаться среди девушек, приглашенных для развлечений в дом своего соперника, и когда она будет кошечкой ластиться у него в руках, тут ему и придет конец — шпилька для волос через ухо втыкается в мозг. Один из их любимых номеров, который на моем языке называется “сью чьей вен” — поцелуй смерти. И знаешь что? Как-то я месяцев шесть болтался в Пномпене и…

Звонок у дверей издал короткий звук; мгновенно прервав повествование, он схватил со стола револьвер.

— Оставайся здесь, Джордан, я сейчас вернусь. Он направился к дверям, за которыми скрылась девушка, а не к тем, через

которые под дулом пистолета ввел меня. Значит, предохранительная система, которую я включил, поднимаясь по лестнице, была установлена и у задней двери, куда он сейчас направился проверить, что случилось. Я испытывал искушение встать, чтобы проверить содержимое других корзин и еще двух столов, не говоря уж о японском комоде, но остался на месте, потому что еще не знал этого человека и не исключал, что он просто дал задание девушке включить сигнализацию, чтобы у него был предлог покинуть комнату и посмотреть, что я буду делать в его отсутствие. У меня не было еще никаких подходов к самой важной, к самой болевой точке моего задания, подходов к Шоде и, может быть, с его помощью мне удастся получить их.

Он показался из тех же самых дверей и, подойдя к столу, бросил на него маленький замшевый мешочек, после чего повернул ключик в ящике стола.

— Чу-Чу! — Ключик заедало, что заставляло его нервничать. — Чу-Чу, иди сюда!

Сейчас на ней была простая шерстяная рубашка, и выглядела она еще более юной, чем раньше; застенчиво переминаясь с ноги на ногу, она стояла посреди комнаты, поглядывая на меня.

— Вытяни руку, радость, моя. — Он протянул к: ней свою руку. — И получи… Вот эту штуку — идет?

Помедлив, она послушалась его, и он, порывшись в кожаном кисете, вынул и положил ей на ладонь рубин.

— Подарок, о`кей? Стоит тысячу долларов, а может, и больше. — Он возвышался над ней, явно довольный собой, ею, подарком. — Ты моя тысячедолларовая куколка. — Она не отрывала глаз от камня; он сиял на ее ладони нестерпимым блеском, и я чувствовал неуверенность Джонни Чена: он приобрел ее за “мешок бобов”, может быть, найдя в лагере беженцев у камбоджийской границы или уговорив ее родителей, которые больше думали, как выжить самим, чем о дочке, и вот теперь она была его, Джонни Чена, собственностью, но он не знал, как вести себя с нею — и не только из-за языка. Скорее всего, чувства, которые он испытывал, были для него совершенно внове. И он был слегка растерян.

— Подарок, Чу-Чу. Подарок. — Он неловко развел руки. — Означает, что я люблю тебя. — Он поцеловал ее в лоб, провел пальцами по щеке и оттолкнул от себя. — Можешь оставаться здесь, — показал он рукой на диван. — Чу-Чу — оставаться, о`кей?

Словно не слыша его, она удалилась, держа камень перед собой и любуясь его переливами; мне бросились в глаза мягкие линии ее плеч и затылка и нежные подколенные чашечки.

— Ладно, она всего лишь ребенок, — пробурчал Чен. — Но таких детей насилуют каждый день и здесь, и на границе, и в деревнях. Тут ее не собираются насиловать, ее любят, верно?

— Я мог в этом убедиться.

— Ладно. Так в чем суть дела, Джордан? Ты хочешь выяснить, обладает ли Малышка Стальной Поцелуй тем оружием, о котором говорил?

— Главным образом.

— Если его у нее и нет, то, конечно же, она захочет его заполучить.

— Ты когда-нибудь его видел?

— Нет. — Он перекладывал с руки на руку замшевый мешочек. — Но нечто подобное попадалось мне на глаза. И я бы сказал, что если эта штука в Юго-Восточной Азии попадет не в те руки, тут все встанет дыбом. Она может сшибать в небе вертушки, точно?

— Любой самолет до высоты в тридцать тысяч футов. Мешочек мягко упал на стол.

— Тридцать тысяч! Боже небесный! И прямо с руки? Да это почище “Стингеров”.

— Раза в три.

— Он задумался, опустив глаза; затем вытащил из пачки еще одну длинную черную сигарету, прикурил ее и взглянул на меня сквозь дым.

— Ты давно знаешь Кэти Маккоркдейл?

— У нас был с ней ленч.

— Должно быть, ты произвел на нее впечатление.

— Может быть, она просто хорошо разбирается в людях.