Бегство от Франка
Шрифт:
В одном месте на шоссе неожиданно показалось ползущее, похожее на ящерицу существо. На какую-то долю секунды мне почудилось, что мы с ним встретились глазами, но потом оно, спасая жизнь, метнулось в сторону. Фрида! — не удержавшись от сентиментальности, подумала я и решила, что теперь окончательно уже избавилась от всех преследователей.
Горы, дороги и без конца меняющаяся природа побудили меня открыть окна и петь псалмы. А возможно, меня побудили к этому пилигримы. Они шли по утоптанной тропе, часто параллельной с шоссе, небольшими группками, а иногда просто по двое. Обожженные солнцем, потные, с посохами и мешками. Я попыталась представить
Тут до меня дошло, что вместе мы с Фридой больше никуда не поедем. Это уже в прошлом. Я поняла, что отныне мне суждено одной тащиться на стертых до крови ногах, дабы искупить воровство, бегство, легкомысленное признание, самооборону и безответственное вождение машины — все это целиком и полностью было на моей совести. И потому искупить это я должна была в одиночестве. Тут уже не приходится рассчитывать на добрых попутчиков. Разумеется, можно попробовать, думала я, а «хонда» ровно гудела, несясь в левом ряду, словно я решила подобрать все тени, пока не наступила темнота.
К вечеру я была уже в Бургосе. Покружив немного по городу, я нашла улицу с односторонним движением, по которой проехала к собору. Там я остановилась в отеле «Дом Сида» и получила номер, окна которого выходили на собор, фонтан и многочисленные лестницы.
Фрида сказала бы, что вечернее солнце превратило романтичный гостиничный номер в адскую камеру. Я сбросила туфли, открыла бутылку с водой и распахнула французское окно. От холодных плиток пола я испытала шок. Естественная реакция человека, привыкшего к обычному деревянному полу. Да, в эту минуту тоска по деревянному полу стала для меня синонимом тоски вообще. По полу, который, показавшись холодным, уже через несколько секунд становился теплым и мог скрипеть, предупреждая о нежеланных посетителях.
Тени удлинились, когда звук, похожий на звук охотничьего рога достиг меня с невидимой сцены. Он напомнил мне, что все преходяще. Не здесь и не сейчас, но мало-помалу все поблекнет и отойдет в прошлое. Люди. Рукопись.
Собственно, Фрида была права. Я слишком растянула свой роман. Делала вид, будто не понимаю, что это уже конец. Очевидно, мне хотелось избежать расставания или пустоты, наступавшей после финала. С каждым разом эта пустота бывала все мучительнее. Ведь есть предел книгам, которые я еще могла написать. Может, эта была последней?
Самолет появился ниоткуда и оставил белые полосы на небе цвета нижнего белья. Звук послышался гораздо позже, как в фильме, где звук отстает от изображения.
Я надеялась, что в конце концов все начнет соответствовать друг другу. События, люди, вопросы и чувства — все обретет свой смысл. Но, конечно, так не получилось. Кто-то или что-то всегда оказывается за рамками романа. Так же, как в жизни. Становится жертвой беспорядочного сокращения или погони за чем-то неуловимым. В лучшем случае — загадкой или иллюзией, обещающей, что когда-нибудь человек узнает все. Но только кому такое под силу? Кому под силу знать все?
Я прислушалась к плеску фонтана. К стене дома был прислонен старый велосипед, и несколько молодых людей смеялись, сидя на парапете фонтана. Мы слышали один и тот же плеск воды, но едва ли слышали его одинаково. Для меня вода звучала на разные лады. Сперва, когда она взлетала вверх, слышалось нарастающее
Когда в водяном столпе на площади появилась радуга, я поняла, что нахожусь под огромным стеклянным колпаком. Там были и звуки и свет, но они казались синтетическими, ненастоящими. Даже вульгарными, как пейзаж, сделанный из пластмассы. И необъяснимым образом мое присутствие в этой комнате, в доме, простоявшем не один век, было лишь подтверждением того, что все будет повторяться бесконечно. Ничто не изменится к лучшему, скорее, наоборот. Во всем был привкус пустоты.
Я понимала, что мое душевное состояние обманывает меня, но это ничего не меняло. Под этим стеклянным колпаком, который был моей жизнью, мне вдруг ясно, как, наверное, и Франку, стало видно бессмысленное. Я смотрела на высокую радугу в водяной струе. Через несколько секунд она превратится в картину, которую я буду вспоминать или забуду. Жизнь мимолетна. Можно на некоторое время сохранится в чьих-нибудь воспоминаниях, но это, если повезет.
Сколько слоев может быть в романе? Персонажи, которые в нем действуют. Воспоминания и переживания писателя. Подсознание, создающее образы. Сознание, которое все сортирует. Традиция, заставляющая писать в определенном жанре. Социальные и литературные чаяния. Жизнь писателя в то время, когда он пишет именно эту книгу. Географические рамки. Тревога. Страх. Гнев. Угнетенность. Горечь. Одиночество.
Способны ли те, кто сейчас сидит и читает мою рукопись, найти смысл в том, что я пыталась выразить? Достаточно ли я сделала намеков, чтобы они все поняли? Личность Фриды? Или Франка? И Аннунген? Разве писатель не может в конце концов позволить себе увлечься своими персонажами и писать только то, что они ему диктуют? Что случилось бы, если бы Фрида победила меня в гараже и теперь она, а не я, ехала бы домой на «хонде»? Конец был бы совсем другой. Можно ли представить себе, что Фрида спровоцировала меня на драку за ключи именно для того, чтобы узнать, насколько я сильна и сумею ли сама добраться домой? Что она запланировала эту последнюю ссору, чтобы я решилась расстаться с нею? Кто из нас, она или я, поняли что Санне Свеннсен — главная героиня моей книги? Может, ее задача в том и заключалась, чтобы заставить меня это понять?
В эту минуту у меня в рюкзаке зазвонил мобильник. Я бросилась на него, словно хищник на дичь.
— Санне? Это Аннунген.
— Ох! — с облегчением вырвалось у меня.
— Я думаю, он поехал искать нас… Вскрытие показало, что он утонул. Он перелез через поручни. А может, его сбросили… — Голос ее слегка дрогнул. — Ведь их было двое. Теперь их допрашивают, но они все отрицают. Они говорят, что только разговаривали с ним в баре.
— Ты хочешь сказать, что их арестовали? Что они больше никого не могут преследовать? — с трудом проговорила я.
— Да, слава Богу! Но, к сожалению, слишком поздно. Это уже бессмысленно.
Она была совершенно права, и все-таки у меня появилось чувство, что я выбралась из старинного водолазного колокола. Наконец-то я получила достаточно кислорода и давление на мозг прекратилось.
— Надеюсь, сегодня их еще не отпустят? — спросила я.
— Нет, за ними числятся еще кое-какие грехи. Просто, их слишком поздно задержали… Я должна была заявить на них, хотя Франк говорил… — Голос у нее сорвался.