Бегство от грез
Шрифт:
Только утром дядя Анри пришел к мысли, что конгресс в Вене не улучшит политической обстановки: она настолько плоха, что достаточно незначительной инициативы, чтобы Европа была снова втянута в войну.
– Я не буду думать об этом, – упрямо сказала себе Ровена. – Джейми не допустит, чтобы что-нибудь случилось с герцогом. Попытаюсь-ка развлечься, как советует Мадлон.
В конце концов она успокоилась, решив, что Квина здесь нет и она сдержит данное Джейми обещание, так как она и Квин не смогут даже поговорить друг с другом.
Она считала, что между ней и Тарквином Йорком все кончено, и теперь намеревалась как следует
Доедая порцию патэ, Ровена безмятежно улыбнулась, но в следующий же момент ее спина словно одеревенела: дверь в салон отворилась, и вошел Тарквин Йорк. Он оживленно беседовал с герцогом Веллингтоном и герцогом де Винсентом, смеясь тому, что говорил Веллингтон. На этот раз Тарквин выглядел очень спокойным, безмятежным и молодым.
Ровена быстро отвернулась к столу, ощущая сердце в самом горле. Что, черт возьми, теперь она может сделать? Она должна была допустить, что он может приехать позже, чтобы принять участие в открывшемся празднике. Кусая губы, она взглянула назад и увидела Квина, остановившегося в дверях салона и беседующего с герцогом де Винсентом. Она была вынуждена признать, что в своем мундире он выглядел очень привлекательно. Несколько англичанок и француженок обступили его, пытаясь привлечь его внимание своими чрезмерно откровенными декольте.
– И как только его угораздило родиться с таким дьявольским обаянием? – сердито подумала Ровена.
В этот момент Тарквин поднял голову и через всю комнату его глаза встретились с глазами Ровены. Она увидела, что он нахмурился, но от чего? От досады? От неожиданности? Было очевидно, что он не ожидал увидеть ее здесь, и она кивнула ему как только могла холодно, снова повернувшись к столу. Как она могла дать это обещание Джейми, когда Тарквин так волнует ее!
– Мисс де Бернар!
Вдруг он оказался рядом с ней, и внутри у Ровены все задрожало, хотя она не собиралась показывать, как он действует на нее.
– Добрый вечер, майор Йорк.
Она продолжала опустошать свою тарелку. Тарквин наблюдал за ней, не произнося ни слова, но через минуту разразился искренним смехом. Молча он взял из ее рук тарелку и поставил рядом с горой еды, на которую она только что взирала с таким вожделением.
– Это придворный бал, мадемуазель, а не праздник урожая в нагорьях Швейцарии. Даме полагается есть совсем немного.
Ровена уже собиралась сказать что-нибудь уничижительное, но слова замерли у нее на губах, когда она взглянула ему в лицо. Она ощутила, что от него исходит какая-то волнующая сила, и все ее попытки отчуждения от Квина не имеют ни малейшего значения. По-видимому, эти чувства были ясно написаны на ее лице. Оркестр начал играть кадриль, но вместо того чтобы пригласить ее танцевать, как она ожидала, он повлек ее за собой вниз по лестнице в дворцовый сад. Ночь была ясная и очень холодная, и Ровена задрожала, потому что ее тонкая шаль и платье гораздо больше подходили для хорошо нагретого бального зала. Она задрожала еще сильнее, когда Квин положил руку ей на талию и повел по аккуратной, обсаженной ровными деревьями аллее мимо искрящихся фонтанов и белеющих в темноте статуй. От холода или от волнения никто из них не произносил ни слова.
Наконец Тарквин остановился под сводчатыми ветвями
Когда Квин наконец оторвался, Ровена взглянула на него с удивлением.
– Значит ли это, что вы больше не сердитесь на меня?
Не дав ей договорить, Квин прервал ее слова новым поцелуем, и Ровена поняла, что его сердце смягчилось. Она не могла поверить, что он простил ее так легко, забыл ту оскорбительную сцену перед домом дяди. Она чувствовала, что и сама сейчас уже простила ему ту вспышку ревности.
– Я только хотел убедиться, что вы не забыли, как заставить меня целовать вас.
– Черт вас побери, – прошептала Ровена, – вы всегда такой отвратительный?
– Пойдемте, – настаивал Тарквин, – забудем о прошлом!
Глаза Ровены озорно заблестели.
– Обо всем? Он засмеялся.
– Нет, конечно. В вас есть то, Ровена де Бернар, что мужчина не может легко забыть.
Он накрыл ее ладони своими и увлек в липовую аллею, откуда вскоре донесся звук их голосов и смех. Очарование этой ночи в королевском дворце охватывало их все больше, и Ровена снова ощутила то глубокое счастье, которое, казалось, была способна принести ей только близость Тарквина.
– Вы никогда не говорили мне, почему вы не уехали в Америку? – заговорила она, когда они брели в темноте, взявшись за руки. – Я знала об этом вашем оригинальном намерении, когда вы покинули Шартро, перед тем как Веллингтон предложил вам пост в посольстве. Что заставило вас изменить планы?
– Я не мог ехать, – ответил Тарквин, пожав плечами. – Я был слишком болен.
Она обернулась, не веря ему.
– Вы были больны летом?
– Через два дня после отъезда из Шартро я подцепил лихорадку, – ответил он с гримасой отвращения. – Было ясно, что я не могу оставаться в Тулузе, и Исмаил отправил меня домой в Лонг-бурн. Я провел там почти шесть недель, выздоравливая, и к тому времени, когда я уже мог снова приступить к активной службе, последние воинские формирования уже отбыли в Америку. У меня не было другого выбора, как вернуться во Францию.
– Жаль, что я не знала об этом, – тихо сказала Ровена. Глаза у нее защипало от слез при воспоминании о том, какими тяжелыми были для нее эти летние месяцы, и как легко Квин мог бы положить конец ее переживаниям, если бы просто написал ей. Она взглянула на него, рассматривая казавшиеся тяжелыми в темноте черты его лица, и подумала, что не имеет права упрекать его за это, поскольку Квин никогда не давал ей никаких обещаний. Как ей хотелось думать, что он остался в Париже из-за нее. Но она сама разрушила эту иллюзию, пожелав узнать причину из его собственных уст.
– Исмаил подал в отставку, когда я присоединился к свите Веллингтона, – сказал Тарквин, заметив ее молчание. – Без меня армия потеряла для Исмаила свою притягательность, что очень огорчало его. Хотите верьте, хотите нет, но теперь он мой секретарь и слуга, хотя я неясно представляю себе, как это будет выглядеть реально.
– Значит, он тоже в Париже?
– В настоящее время да. Хотя я не знаю, придется ли ему по вкусу гражданская жизнь... или он ей. Боюсь, Исмаил рожден быть солдатом, это у него в крови. И не думаю, что он когда-либо уклонялся от этого.