Бегуны
Шрифт:
Меридианы
Женщина по имени Ингеборг путешествовала вдоль нулевого меридиана. Сама она родом из Исландии, а экспедицию свою начала на Шетландских островах. Ингеборг сетовала, что, разумеется, ей приходится отклоняться от прямой: маршрут целиком и полностью зависит от дорог, курсов кораблей и железнодорожных путей. Но она старалась придерживаться принципа «все время на юг» и зигзагами лавировала вокруг этой линии.
Ингеборг говорила так живо, с таким энтузиазмом, что я не посмела спросить, зачем ей все это. Впрочем, известно, что отвечают в таких случаях: мол, почему бы и нет?
Слушая ее, я представляла себе каплю, скатывающуюся по поверхности земного шара.
И все же затея эта меня тревожит. Меридиана-то не существует.
Unus mundus [42]
У
42
Единый мир ( лат.).
Она радовалась этим поездкам — раз в две-три недели. Любила хорошенько выспаться в шикарном отеле. Экскурсии она водила сама, поэтому ей приходилось много читать. Писала она украдкой. Знала, что, если в голову пришла какая-нибудь особенно интересная мысль, фраза или ассоциация, ее следует немедленно записать, иначе та исчезнет навсегда. С возрастом память начинает подводить, в ней образуются дыры. Моя подруга вставала и шла в туалет — записывала там сидя на унитазе. Порой писала на ладони — пользуясь мнемотехникой, только первые буквы слов.
Она не была специалистом по арабским странам и их культуре, но утешала себя тем, что ее туристы, мол, тоже не профессионалы.
— Не стоит мудрить, — говорила моя подруга. — Мир — един.
Да специалистом быть и не требовалось, достаточно иметь воображение. Порой, когда в путешествии возникала заминка — например, в джипе обрывался тросик и приходилось торчать в какой-нибудь дыре, — она должна была чем-то занять группу. И моя подруга принималась рассказывать туристам всякие истории. Все ждали этих минут с нетерпением. Одни байки она заимствовала из Борхеса — слегка приукрашивая их, драматизируя. Другие — из сказок «Тысячи одной ночи» (но и тут непременно добавляла что-нибудь от себя). Говорила, что надо найти историю, которую не успели экранизировать, — оказывается, такие еще остались. Моя подруга всему придавала арабский колорит, в мельчайших деталях описывала одежду, блюда, масть верблюдов. Вероятно, ее слушали не слишком внимательно: когда пару раз она напутала с историческими фактами, никто не обратил внимания, поэтому в конце концов она перестала придавать им значение.
Гарем (рассказ Менчу)
Никакие слова не способны описать лабиринты гарема. А раз слова бессильны, то, может, нам помогут соты в улье, извилистая система кишок, человеческие внутренности, слуховые ходы, спирали, тупики, аппендиксы, мягкие округлые туннели, заканчивающиеся на пороге тайной комнаты.
Центр упрятан глубоко, словно в муравейнике: это устланная коврами матка — покои султанши, окуренные благовониями, охлажденные водой, которая превращает подоконники в русла ручейков. Рядом — комнаты сыновей-подростков, они ведь, по сути, тоже еще женщины — прильнув к женской стихии, дожидаются, пока меч инициации рассечет жемчужный околоплодный пузырь. Дальше открываются внутренние дворики со сложной иерархией клетушек для наложниц: женщины наименее желанные возносятся наверх, словно их забытые мужчинами тела загадочным образом обращаются в ангельские, старухи — те обитают под самой крышей: их души скоро окажутся на небесах, а тела, некогда столь привлекательные, ссохнутся, точно корень имбиря.
Среди этого множества коридоров, прихожих, таинственных ниш, крылечек, двориков расположены спальни молодого владыки, при каждой — царская ванная, где в подобающих роскоши и покое совершается царская дефекация.
Каждое утро юный султан выходит из объятий матушек и нянюшек в мир, словно переросток, делающий первые шаги. Облаченный в парадное платье, он играет свою роль, а ближе к вечеру с облегчением возвращается к своему телу, своим кишкам, к мягким вагинам наложниц.
Он
Молодой султан никогда не рвался в политику, он вообще не понимает, что в ней такого притягательного, почему его великий отец посвятил ей всю жизнь. Сам он ничуть не похож на отца, который десятилетиями, в борьбе с кочевниками создавал в пустыне это небольшое государство. Имея многочисленных братьев, наследником стал именно он только потому, что мать была, во-первых, старшей женой, во-вторых, женщиной честолюбивой. Мать привела его к власти, в праве на которую отказала ей природа. Его брата, наиболее серьезного конкурента, постигло несчастье — он умер от укуса скорпиона. Сестры не в счет, да он их толком и не знает. Глядя на женщин, молодой султан всегда помнит, что каждая из них может быть его сестрой, и это наполняет его удивительным покоем.
В совете старейшин, этой мрачной компании бородатых мужчин, у него нет друзей. Когда он входит в зал заседаний, они внезапно умолкают, и юноше всегда кажется, что против него готовится заговор. Да так это наверняка и есть. Потом, после приветственных ритуалов, они начинают обсуждать дела и, хотя жаждут одобрения своих слов, на него поглядывают с едва скрываемыми презрением и неприязнью. Порой у молодого султана возникает ощущение — увы, все чаще, — что сквозящая в этих мимолетных взглядах недоброжелательность имеет почти материальную природу, сродни острию ножа, юноше кажется, что на самом деле им вовсе не требуется его «да» или «нет», они просто хотят проверить, вправе ли он все еще занимать это привилегированное место в центре зала, сумеет ли на сей раз пробормотать хоть что-нибудь.
Чего они ждут от него? У султана нет сил вслушиваться в их возбужденные возгласы, следить за логикой их рассуждений. Он больше рассматривает красивый шафрановый тюрбан одного из старейшин (кажется, это министр запасов пресной воды), замечает, как плохо выглядит другой — нездоровая бледность его лица, окаймленного большой окладистой седой бородой, просто-таки бросается в глаза. Он явно болен и скоро умрет.
«Умереть» — при этом слове на молодого владыку накатывает волна глубокого отвращения, зря он об этом подумал: теперь рот наполняется слюной, а горло сжимает спазм — ложная противоположность оргазма. Надо бежать отсюда.
Более того, он уже решил, как будет действовать, но с матерью своим планом не делится.
Однако та сама приходит поздним вечером, прежде чем попасть к султану, даже ей полагается предстать перед евнухами Гогом и Магогом, двумя верными стражниками цвета черного дерева. Мать появляется в тот момент, когда сын наслаждается обществом своих маленьких друзей, усаживается на красивую расшитую подушку у него в ногах, встряхивает звонкими браслетами. При каждом движении от матери исходит пряная волна благовоний, которыми умащивают ее старое тело. Мать говорит, что все знает и поможет ему подготовить побег, если сын пообещает взять ее с собой. Иначе она обречена на верную смерть, неужели он не понимает?