Бегущая могила
Шрифт:
Повернувшись, Робин увидела Мазу в длинной алой мантии. В классе воцарилась полная тишина. Дети застыли на месте.
— Я послала Вивьен в конюшню за Ровеной, — тихо сказала Мазу, — и мне сказали, что ты отстранила ее от выполнения задания, которое я ей поручила.
— Мне сказали, что я могу сама выбрать себе помощника, — сказала Шона, которая выглядела неожиданно испуганной.
— Из твоей собственной группы, — сказала Мазу. Ее спокойный голос противоречил выражению худого белого лица с прищуренными почти черными глазами. — Ни из какой другой группы.
—
— Ты не умеешь думать, Шона. Ты это уже не раз доказывала. Но тебя заставят думать.
Мазу окинула взглядом сидящих детей и остановилась на Цин.
— Подстриги ее, — сказала она Шоне. — Я устала видеть это безобразие. Ровена, — сказала она, впервые глядя прямо на Робин, — пойдем со мной.
Глава 53
Линия ян развивается под двумя линиями инь и с силой давит вверх. Это движение настолько сильное, что вызывает ужас…
И-Цзин или Книга Перемен
Задыхаясь от страха, Робин пересекла класс и вышла вслед за Мазу на улицу. Она хотела извиниться, сказать Мазу, что не знала о своем проступке, согласившись сопровождать Шонну в класс, но боялась невольно усугубить свое положение.
Мазу остановилась в нескольких шагах от класса и повернулась, чтобы посмотреть на Робин, которая тоже остановилась. Физически эти две женщины были ближе всего друг к другу, и теперь Робин поняла, что, как и Тайо, Мазу, похоже, не очень-то заботилась о том, чтобы помыться. Она чувствовала запах ее тела, который плохо маскировался тяжелыми благовонными духами. Мазу ничего не сказала, а просто посмотрела на Робин своими темными, криво посаженными глазами, и та почувствовала себя обязанной нарушить молчание.
— Я… я очень сожалею. Я не знала, что Шона не имеет права забирать меня из конюшни.
Мазу продолжала молча смотреть на нее, и Робин снова почувствовала странный, вязкий страх, смешанный с отвращением, которое нельзя было объяснить властью, которой эта женщина обладала в церкви. Нив Доэрти описывала Мазу как большого паука, а сама Робин представляла ее как некую злобную, склизкую тварь, притаившуюся в скале, но ни то, ни другое не передавало всей странности. Сейчас Робин чувствовала себя так, словно смотрела в зияющую бездну, глубины которой невозможно было разглядеть.
Она предполагала, что Мазу ожидает чего-то большего, чем извинения, но Робин не знала, что именно. Затем она услышала шорох ткани. Опустив взгляд, она увидела, что Мазу приподняла подол халата на несколько сантиметров, обнажив грязную ногу в сандалии. Робин снова посмотрела в эти странные, несовпадающие глаза. В ней поднялся истерический порыв рассмеяться — не могла же Мазу, в самом деле, ожидать, что Робин поцелует ее ногу, как это сделали девочки, позволившие малышу сбежать из общежития? Но этот порыв угас при виде лица Мазу.
Секунд пять Робин и Мазу смотрели друг на друга, и Робин поняла, что это проверка, и что спрашивать вслух, действительно ли Мазу хочет получить эту дань, было бы так же опасно, как и показывать свое отвращение или недоверие.
Просто
Робин опустилась на колени, быстро наклонилась над ногой с черными ногтями, коснулась ее губами и снова встала.
Мазу не подала вида, что заметила дань, но поправила мантию и пошла дальше, как ни в чем не бывало.
Робин чувствовала себя потрясенной и униженной. Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, не стал ли кто-нибудь свидетелем произошедшего. Она попыталась представить себе, что сказал бы Страйк, если бы увидел ее, и почувствовала, как ее захлестнула новая волна смущения. Как она сможет объяснить, почему она это сделала? Он бы подумал, что она сошла с ума.
У бассейна Дайю Робин встала на колени и пробормотала обычные слова. Рядом с ней Мазу негромко сказала:
— Благослови меня, дитя мое, и да падет твоя праведная кара на всех, кто сбился с Пути.
Мазу встала, не глядя на Робин и не разговаривая с ней, и направилась к храму. Робин с нарастающей паникой последовала за ней, предчувствуя, что сейчас произойдет. Войдя в храм, Робин увидела, что все ее бывшие высокопоставленные коллеги, включая Амандипа, Уолтера, Вивьен и Кайла, сидят в кругу на стульях, установленных на блестящей черной сцене в форме пятиугольника. Вид у всех был суровый. С нарастающим ужасным предчувствием Робин увидела, что Тайо Уэйс тоже присутствует.
— Ровена решила выполнить задание, отличное от того, которое ей было поручено, поэтому ты и не смогла ее найти, Вивьен, — сказала Мазу, поднимаясь по лестнице на сцену и усаживаясь на свободное место, расправляя при этом свои сверкающие кроваво-красные одеяния. — Она отдала дань смирения, но сейчас мы узнаем, был ли этот жест пустой. Передвинь, пожалуйста, свой стул в центр круга, Ровена. Добро пожаловать в Откровение.
Робин взяла пустой стул и поставила его в центр черной сцены, под которой находился глубокий темный бассейн для крещения. Она села и попыталась успокоить дрожащие ноги, сжимая их влажными ладонями.
Свет в храме начал гаснуть, оставляя на сцене только прожектор. Робин не помнила, чтобы свет гасили во время других сеансов Откровения.
Возьми себя в руки, сказала она себе. Она попыталась представить себе Страйка, ухмыляющегося ей, но ничего не вышло: настоящее было слишком реальным, оно надвигалось на нее, даже когда лица и фигуры окружавших ее людей становились нечеткими в темноте, а губы странно покалывало, как будто от соприкосновения с ногой Мазу остался какой-то кислотный осадок.
Мазу указала длинным бледным пальцем, и двери храма с грохотом закрылись за Робин, заставив ее подпрыгнуть.
— Напоминаю, — спокойно сказал Мазу, обращаясь к собравшимся в кругу, — Терапия первичной реакции — это форма духовного очищения. В этом безопасном, священном пространстве мы используем слова из материалистического мира, чтобы противостоять материалистическим идеям и поведению. Это будет чистка не только Ровены, но и нас самих, поскольку мы обнаружим и избавимся от терминов, которые больше не используем, но которые все еще хранятся в нашем подсознании.