Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях
Шрифт:
Схему для этой литературной версии сказки о Василисе я получила от своей тетушки Кэйти. Сказка начинается с одного из самых старых сказочных приемов: "Было ли, не было…" [2] Это парадоксальное выражение имеет целью настроить душу слушателя на то, что действие сказки разворачивается в мире между мирами, где все не такое, каким кажется на первый взгляд. Итак, приступим.
Было ли, не было, только жила-была когда-то молодая женщина. Занемогла она и лежала на смертном ложе, бледная, как белые розы в ризнице соседней
Умирающая позвала Василису, и девочка в красных башмачках и белом фартучке опустилась на колени у материнской постели.
– Вот тебе куколка, моя милая, – прошептала мать и вытащила из-под шерстяного покрывала маленькую куколку, которая, как и Василиса, была одета в красные башмачки, белый фартучек, черную юбку и жилетку, расшитую цветными нитками.
– Вот мои последние слова, душенька, – сказала мать. – Если заблудишься в лесу или тебе понадобится помощь, спроси у куколки, что делать. Она тебе поможет. Всегда носи куколку с собой, никому про нее не рассказывай, а захочет есть – накорми. Вот тебе мой материнский завет и мое благословение, милая доченька.
Только она это промолвила, как дыхание ее ушло вглубь, подхватило душу, вырвалось из уст – и она умерла.
Девочка с отцом долго горевали. Но, как поле, жестоко перепаханное войной, жизнь отца снова дала новые всходы, и он взял в жены вдову с двумя дочерьми. Хотя мачеха и ее дочери вели учтивые речи и улыбались, будто важные дамы, было в их улыбках что-то крысиное, чего не заметил отец Василисы.
И, разумеется, когда мачеха с дочерьми оставались с Василисой одни, они мучили ее, заставляли себе прислуживать, посылали в лес за хворостом, чтобы ее нежная кожа потрескалась. Они ненавидели ее, потому что была в ней неземная прелесть. Девочка была чудо как хороша. Ее груди наливались, а их сохли от злости. Она всем помогала и никогда не роптала, а мачеха и сестры грызлись, как собаки из-за кости.
Настал день, когда мачеха и сестры просто не могли больше видеть Василису. "Давайте нарочно потушим огонь, – сговорились они, – и пошлем Василису в лес к старой колдунье Бабе Яге попросить огня для нашей печи. Она придет к Бабе Яге, а та ее и съест". Тут они захлопали в ладоши и заухали, как ночные твари.
И вот вечером, когда Василиса вернулась с хворостом домой, весь дом был погружен во тьму. Она встревожилась и спросила мачеху:
– Что случилось? Как же нам приготовить еду? Как сделать, чтобы было светло?
– Глупая ты девчонка, – набросилась на нее мачеха, – разве не видишь, что у нас нет огня? Я уже стара и не могу пойти в лес. А дочери мои не могут, потому что боятся. Так что только ты одна можешь пойти в лес, отыскать там Бабу Ягу и взять у нее уголек, чтобы снова разжечь огонь.
– Ладно, я так и сделаю, – безропотно ответила Василиса и отправилась в путь.
Лес становился все темнее и темнее, сучья трещали под ногами, пугая девочку. Она сунула руку в глубокий карман фартука – там была куколка, которую дала ей мать. Василиса погладила куколку в кармане и сказала: "Дотронусь до куколки, и мне сразу станет легче".
На каждой развилке дороги Василиса совала руку
Вдруг мимо проскакал белый всадник на белом коне, и стало светло. Потом промчался красный всадник на красном коне, и взошло солнце. Василиса все шла и шла, и только она подошла к жилью Бабы Яги, как появился черный всадник на черном коне и въехал прямо в избушку. И сразу спустилась ночь. Забор из костей и черепов, которым была огорожена избушка, засветился изнутри, так что лесная поляна озарилась призрачным светом.
Баба Яга была очень страшна собой. Ездила она не в карете и не на повозке, а в ступе, которая летала сама собой. Она погоняла ступу пестом, а следы заметала помелом из волос мертвецов.
Когда ступа летела по небу, длинные космы Бабы Яги развевались следом. Ее длинный подбородок задирался вверх, а длинный нос загибался вниз, так что они соединялись на полпути. У нее была белая козлиная бороденка, а кожа покрыта бородавками, потому что она вечно возилась с жабами. Бурые ногти были толстые и горбатые, как крыша у дома, и такие крючковатые, что она не могла сжать пальцы в кулак.
Еще чуднее был дом Бабы Яги. То была избушка на курьих ножках, которая ходила сама собой, а иногда кружилась, будто в бешеном танце. Засовы на дверях и ставнях были из человечьих пальцев, а вместо замка на передней двери висела звериная морда с острыми зубами.
Василиса обратилась к куколке и спросила:
– Не это ли тот дом, который мы ищем? И куколка подала ей условный знак:
– Да, это тот самый дом, который ты ищешь.
Не успела Василиса сделать шаг, как Баба Яга спустилась с неба в своей ступе и крикнула:
– А тебе чего надобно?
– Я пришла за огнем, бабушка, – дрожа, ответила девочка. – В доме холодно… мои родные умрут… Мне нужен огонь.
– Как же, знаю я тебя и твоих родных, – проворчала Баба Яга. – И ты, никчемная девчонка, упустила огонь. Это не очень умно. А с чего ты взяла, что я дам тебе огня?
Василиса посоветовалась с куколкой и быстро ответила:
– Потому что я прошу.
– Повезло тебе, – пробормотала Баба Яга. – Ты дала верный ответ. Василиса очень обрадовалась, что правильно ответила.
– Только не дам я тебе огня, пока не выполнишь для меня кое-какую работу, – предупредила Баба Яга. – Справишься – получишь огонь, а не справишься… – тут Василиса увидела, как глаза бабы Яги полыхнули красным пламенем. – А не справишься – с жизнью простишься.
Баба Яга с грохотом въехала в избушку, улеглась на постель и велела Василисе принести то, что варилось в печи. Еды там было на десятерых, но Яга съела все, а девочке оставила только корку хлеба да с наперсток супа.
– Постирай мою одежду, подмети двор, прибери в избе, наготовь еды, отдели хорошее зерно от гнилого да проследи, чтобы все было в порядке. А я вернусь – проверю твою работу. Не справишься – я тебя съем! – И с этими словами Баба Яга улетела в ступе: нос указывал курс, а волосы развевались по ветру, словно паруса. И снова наступила ночь.