Бегущие по мирам

Колпакова Наталья

– Кручу-верчу, – отрешенно прикрыв глаза, забормотал Кром неведомое заклинание. – Кручу-верчу, запутать хочу... Приметил, где бусина?

Борун уверенно ткнул в среднюю стопку. Он отлично видел, как шарик поднырнул под нее мгновение назад.

Двое напротив него расхохотались: человек сиплым с перепою басом, зверек тоненько, дробно, с присвистом. Кром тычком опрокинул стопку. Пусто!

– Как это?..

– Объясняю...

Глава 14

Равновесие нарушено, или Как обыграть порядок

Борун смотрел

на ограду, золотые прутья которой сами собой светились в темноте. Собственно, они не были золотыми, но никакое другое слово тут не подходило, а из чего они были на самом деле, не ведал, пожалуй, никто. Ограда была особенная. Непростая ограда, колдовской барьер, охраняющий не хоромы свихнувшегося от шальных денег купчины, а нечто куда более ценное. И темнота была особенная. Борун и не представлял, что здесь, в самом центре огромного суетного города, может быть такая полная, такая глухая тьма. И не было вокруг ничего больше – ни кольца пышных, как дворцы, канцелярий, ни улиц за ними, неугомонных богатых улиц, залитых светом из окон настоящих дворцов родовой знати и нуворишей. А может, лишь сегодня выдалась такая ночь? Непростая ночь. Ночь, когда он, Борун, переиграет порядок мира. Он повернул голову. Светящийся частокол убегал вдаль плавной дугой, постепенно растворяясь в неверном мерцании. Словно трепетали, туго натянутые между тьмой неба и тьмой земли, золотые струны, только что покинутые пальцами Судьбы, и послевкусие звука еще висело в воздухе и таяло, таяло...

– Подойди.

Борун сделал шаг к ограде.

– Ближе, еще ближе. Смелее!

Зверек, кутавшийся поверх плаща в собственные морщинистые крылья, сейчас больше всего напоминал не хорька и не ящерицу, а гигантского нетопыря. Он тоже светился, но совсем слабо, как болотный гриб, скользкий от зеленоватой слизи. Только глаза и зубы горели ярким живым огнем. Кром был возвращен в объятия очередной шлюхи, и сюда, на площадь Дома вердиктов, они перенеслись вдвоем. Казалось, их и осталось-то лишь двое на весь мир – двое существ, одно из которых даже не было человеком. Борун поежился под пристальным взглядом своего наставника, неохотно протянул руку к ограде и тут же отдернул, едва ее таинственное свечение коснулось кончиков пальцев.

Предок нетерпеливо заклекотал:

– Давай, давай, давай же!

– Давай, значит? – Борун развернулся к подстрекателю. – А сам-то что? Твердишь, безопасно это, а люди-то иное толкуют. Все знают, прикоснуться к ограде – смерть, не то что преодолеть ее! Вот и прикоснись, докажи мне!

Из темноты донеслось презрительное фырканье.

– Докажи-и! Да что я с тобой валандаюсь? Мне, что ли, к мертвецам на рассвете идти?

И зеленоватый контур решительно двинулся прочь. Борун ринулся следом. Впервые в жизни, с самого своего нерадостного одинокого младенчества, он почувствовал себя ребенком, страшащимся потеряться в темноте.

– Нет-нет, я готов! Я... я сделаю. – Он почти плакал. – Только боязно!

– Боязно! – передразнил пращур. – Огненный страж, помнишь? Ладно, – смягчился он. – Ты пойми, дурья твоя башка, колдовство эта ограда, просто колдовство и ничего больше.

– Ну... – неуверенно выдохнул

Борун, не понимая, к чему тот клонит.

– Ну! А в тебе колдовской природы ни на грош. Чужда она тебе, не подействует на тебя колдовская сила. Для тебя ограда эта заклятая – просто красивый забор. И ничего больше.

Дед стремительно развернулся, полыхнул на Боруна оранжевыми плошками глаз.

– Берись! – рявкнул он. – Хватайся!

И Борун, зажмурившись, выбросил вперед руку. Пальцы сцапали что-то твердое, прохладное, гладкое, стиснули в горсти. Свечение не обжигало, рука вообще не чувствовала ничего, кроме плотной поверхности, которая не была ни железной, ни деревянной, ни каменной. И все же на ощупь это была просто вещь – безобидная, как любое звено самой обычной ограды. Он открыл глаза, торжествуя, потряс решетку. Спутник одобрительно хлопнул его по бедру – до плеча ему было не дотянуться.

– Открывай!

Борун, взявшись двумя руками за створки ворот, одним презрительным толчком распахнул их. Створки, не потревоженные в течение целой эпохи, разошлись на диво легко и беззвучно. Распалась надвое ажурная мерцающая лента в два человеческих роста высотой, и в разрыв – вязкая, черная, будто кровь земных недр, что выходила порой на поверхность в рудных горах, – втекла дорожка. Борун, хотя и чувствовал себя всемогущим после покорения ограды, невольно отодвинулся, словно неведомое вещество дорожки могло вылиться наружу и напасть на него.

– Что ты видишь, внучек?

Борун послушно вгляделся в темноту. Там, внутри охраняемого заклятиями двора, было еще темнее, чем здесь, снаружи. Борун то напрягал глаза до рези, то расфокусировал зрение. И начал различать колоссальную массу – различать лишь потому, что чернота воздуха в ней сменялась чернотой материи. Когда глаза привыкли к игре оттенков тьмы, он ясно увидел перед собой на другом конце дорожки огромную полусферу, правильную и чистую.

– Какой-то черный купол. Стоит прямо на земле.

– А украшения? Какие-нибудь башни, шпили, статуи?

– Какие еще башни! Эта штука гладкая, как лысина.

Предок длинно присвистнул. Мордочка его выражала недоверие и восторг.

– Подумать только... Совершенная иллюзия, идеальный покров, маскировка, созданная величайшими магами вселенной и служившая от начала времен, – обращается в ничто в глазах обычного простоф... хм, просвещенного человека. Ты великолепен, мой мальчик! Ты что же, никогда не видел Дом вердиктов?

– Как же, видел. Только это не Дом вердиктов. Место вроде то, а...

– Ага, как я и думал, энергия света... – непонятно забормотал ящер (или нетопырь?) себе под нос. – Дневных или ночных светил – все равно, так оно и работает. Стоило убрать свет, и...

– Убрать свет?

Борун впервые догадался поднять глаза к небу. Оно было совершенно черным – ни пары летних лун, непременного атрибута небосклона в эту поэтичнейшую пору года, ни россыпей ближних и дальних звезд.

– Ты хочешь сказать, что это ты... вы убрали луны и звезды?

– Не убрал, – ухмыльнулся предок. – Закрыл. На время. И кстати, что это за неуместная официальность? Мы же родичи!