Бэламнийская трилогия
Шрифт:
С тех пор как они прошли пристань Ивовый Лес, прошло пять дней, а Стутон-На-Реке они миновали два дня назад. За все это время не произошло никаких приключений, и поэтому путешественники, включая Ахава, который большую часть дня проводил во сне, лежа на парусине в рубке, чувствовали себя совсем неплохо. Дул холодный ветер, а небо было серым и мрачным, поэтому отсутствие каких бы то ни было приключений приветствовалось вдвойне – ведь происшествия, которые случаются на холоде и под дождем, это очень, очень неприятная штука.
Около трех часов дня Профессор, пробудившись от Дневного сна, вылез из рубки, а следом за ним и Дули – как раз тогда, когда Джонатан, сидя на румпеле, уже начал скучать по
Так или иначе, но дождь не утихал, а наоборот, лишь усиливался и вскоре стал таким сильным, что капли казались размером не меньше чем с гусиное яйцо. Путешественники натянули над палубой тент, в порыве оптимизма вообразив, что дождь заметит тент и откажется от своих попыток вымочить их насквозь. Но вместо этого капли становились все больше, а ветер дул все яростнее, и дождь не обращал на тент ни малейшего внимания и, словно в насмешку, заливал и его.
Не выдержав подобного напора стихии, Дули и Ахав, высоко поднимая ноги, чтобы не замочить их, направились через несколько минут к рубке, а дождь продолжал стучать по палубе. Но прежде чем Дули удалось закрыть дверцу рубки, она хлопнула раз шестьдесят. А Профессору и Джонатану, которые находились всего в нескольких футах друг от друга, приходилось кричать, чтобы расслышать хоть что-нибудь.
Оба они с изумлением наблюдали, как ветер раскачивал высокую тсугу на левом берегу. И раскачал ее до того, что корни дерева жутким клубком вырвались из земли и все оно, грохоча и брызгая, рухнуло в реку.
– Кажется, ветер собирается с силами, – сказал Джонатан. – Если так будет продолжаться, то мы полетим к морю, как воздушный корабль.
– Прыгнем? – крикнул Профессор, не расслышав ни одного слова. – Куда прыгнем?!
Джонатан махнул рукой: мол, это неважно. И как только они перестали кричать друг другу, два пустых бочонка, которые стояли у стенки рубки, вдруг упали, покатились и с грохотом врезались в фальшборт. Профессор бросился за ними, но прежде чем он установил их, со своих мест сорвались еще три бочонка, и все вместе они принялись перекатываться с одного края плота на другой, в то время как его с силой раскачивало на неспокойной воде.
Вода в реке Ориэль поднялась, и поэтому казалось, и вполне справедливо, что подводные камни были совсем не опасны. Но вода перекатывалась вокруг плота и ударялась в него столь яростно, что Профессор начал сомневаться, сумеет ли он справиться с бочонками. В конце концов ему пришлось позвать Дули и вместе они атаковали один бочонок за другим и привязали их к палубе, мачте и фальшборту.
Прошел еще час, а дождь все лил целыми потоками, и гневные ручейки стекали с берегов тут и там – вода текла через лес и каскадами сливалась в реку. Ветер носился над водой, и река бурлила и пенилась, и волны, подгоняемые ветром и течением, с грохотом ударяли о плот, который в ответ лишь горестно скрипел, намекая путешественникам на то, что с него достаточно испытаний.
И тогда Профессор решил действовать по-другому. Он прекрасно помнил, как его собственный плот разбило штормом в щепки пять лет назад, в то время как он, Флейта-нос и двое других торговцев отсиживались в пещере на берегу. А ведь тот шторм не
Сейчас Профессора вряд ли можно было назвать пессимистом, скорее наоборот, но он прекрасно видел и сознавал приметы надвигающейся беды. А когда она вырисовывается впереди неясным, черным пятном, остается лишь заглянуть ей в глаза и, как сказал бы поэт, начать приводить свои счета в порядок.
Поэтому Дули, следуя указаниям Профессора, начал вытаскивать бочонки и складывать их один возле другого. К этому времени он так промок, словно только что вылез из воды, но и все остальные были не лучше. К счастью, Дули еще не понял серьезности положения. Ему нравился сильный ветер, он относился к нему с уважением, как к некоей значительной личности, и это было сейчас как нельзя кстати. Он поднимал бочонки и ставил их рядом, при этом разговаривая с ними так же, как он разговаривал с цыплятами в курятнике или с собакой, сидящей в конуре.
– Эй ты, мистер бочонок, – говорил он, хватая его, когда тот падал набок и начинал катиться по палубе, – ну хватит, сэр! – И, добавляя морского говору, которому научился у Профессора, кричал: – Суши весла, ты! – И угрожал разбушевавшемуся бочонку килеванием* [Килевание – наказание, суть которого состояла в том, что провинившегося протаскивали под килем судна.], поркой и другими страшными вещами, если он не прекратит и не будет делать что положено.
Когда все бочонки были расставлены, Профессор продел через металлические кольца в крышках веревку и привязал их друг к другу. Не успели они связать и дюжины бочонков, большинство из которых было наполнено сыром, как Профессор заметил, что Джонатан не успевает управляться с румпелем. Плот несся вдоль берегов Горной Страны со скоростью разъяренного буйвола, и Сыровар уже был не в состоянии удерживать руль. С каждым поворотом скользкий румпель вырывался из рук и ходил туда-сюда, как ему хотелось. Джонатан боролся с ним, сжимая изо всех сил, чтобы удержать, а в это время по глазам его хлестал дождь, а ветер рвал в клочья небольшой тент, который колыхался словно изорванное знамя, развевающееся чад осажденным фортом.
Но едва он стал давить на румпель, как тот опять вырвался из его рук, покрытых мозолями, и стал ходить во все стороны. Результат борьбы был невелик – Джонатан лишь стер себе кожу на ладонях и получал удары от ручки руля каждый раз, когда плот решал идти своим курсом.
Но вот руль ударил его несколько раз подряд, и Джонатан уже не знал, что ему делать. Он не мог быстро протереть глаза, чтобы вновь хорошо видеть, и ручей дождевой воды скатывался ему за шиворот, несмотря на то что у его шляпы были широкие поля – но она защищала лишь до тех пор, пока сама не промокла насквозь. Устав от бесчисленных потоков воды и ударов рулем, Джонатан, в промежутках между схватками с его ручкой, грозил кулаком разбушевавшемуся небу. Он даже кричал что-то тучам, но ветер относил его слова в сторону.
Его крики и угрозы выглядели сейчас просто смешно: поведение, отдающее театральностью, почти всегда выглядит глупо. Кричать на небо было так же нелепо и бессмысленно, как бороться с румпелем, поэтому Джонатан решил оставить оба эти занятия – и сделал это как раз в тот момент, когда Дули и Профессор закончили привязывать друг к другу все вещи, которые только можно было привязать.
Спотыкаясь, все трое ввалились в рубку, где их терпеливо дожидался Ахав, который не мог спать в такой обстановке. Плот, вспенивая воду, точно ветер несся сам по себе, качаясь и перекатываясь по волнам.