Белая акула
Шрифт:
Чейс знал, какую игру ведет Финнеган, и вовсе не пытался поднять цену. Когда их отношения были еще сравнительно дружелюбными, он сказал Финнегану, что наконец-то нашел нечто такое, что полюбил, хотел бы сохранить и возделывать, и что он намеревается сберечь свою находку.
Дружбу Финнеган прекратил. Он начал писать нудные жалобы: в отдел по районированию, в отдел по планированию, в береговую охрану и в Агентство по охране окружающей среды. Ни одна из жалоб не подтвердилась, но на каждую приходилось отвечать – если не лично
– Что он нашел на этот раз? – спросил Чейс госпожу Бикслер.
– Говорит: никакой настоящей науки здесь у тебя нет, твои опыты до сих пор не дали ничего определенного, так почему налогоплательщики должны тебя финансировать?
– На такой довод нужно реагировать. – Чейс на мгновение замолчал. – Доктор Мейси прибывает как раз вовремя... Кавалерия спешит на помощь.
– Помощь – если заплатит по счетам.
Макс, казалось, не прислушивался к беседе, погруженный в гипнотизирующий рокот сводок погоды, но вдруг проговорил:
– Ты не можешь все это утрясти? И потеряешь остров?
– Нет, – заверил его Чейс с принужденной улыбкой. – А сейчас пойдем за аквалангом и потренируемся, прежде чем вернуться и нырять за датчиком.
– Ничего не получится, – сказала госпожа Бикслер. – Компрессор сломан.
– О боже! И что с ним еще случилось? – спросил Чейс, увидев, как опустились плечи у разочарованного Макса.
– Джин сказал – может быть, соленоид. Но Джин вообще-то все мировые проблемы сводит к соленоидам. На твоем месте я бы послала Длинного посмотреть.
– Хорошо, – ответил Чейс. Он почти испугался: теперь какие-то неприятности с компрессором. Что сломается следующим? Больше всего сейчас ему хотелось бы уснуть.
Но здесь находился Макс, и Чейс точно знал, что Макс не настроен терять время попусту.
– Пойдем поговорим с Длинным, поможем накормить Вождя Джозефа. А потом проверим стеллажи с аквалангами – может, и найдем пару полных баллонов, – сказал Саймон, улыбаясь сыну.
Длинный был уже в хранилище с оборудованием и возился с дизельным компрессором: неполадка не имела отношения к соленоиду и заключалась в засорившихся клапанах. Он обещал исправить двигатель к вечеру, а акваланги наполнить к утру.
Чейс не знал, как воспримет такое известие Макс, – может быть, угрюмо и покорно, но наверняка без энтузиазма, – и поэтому весьма удивился, когда Макс заявил:
– Вот что здорово, когда живешь здесь целый месяц: всегда есть завтра. – Он призывно взмахнул рукой: – Идем, па, покажи мне все остальное.
На острове стояли еще три здания – бывшие жилые дома, которые вначале предполагали снести, но вместо этого переоборудовали в лаборатории, складские помещения, а одно из них – во временный лазарет.
Гостиную самого маленького строения освободили от мебели и ковров, на пол положили кафель, взамен обоев стены оштукатурили.
– Это наша декомпрессионная камера, – объяснил Чейс. – Мы зовем ее «Доктор Франкенштейн».
– Зачем она?
– Ну, поглядим, что ты усвоил из уроков подводного плавания. Какие три главных врага у ныряльщика? Если не считать глупости и страха, которые опасней всего и о которых тебе не говорили.
– Это легко. Во-первых, эмболия – когда задерживаешь дыхание на всплытии. Во-вторых, кессонка. И... Третье я забыл.
– Некоторые называют это экстазом, – сказал Чейс. – Глубинным экстазом. – Он подошел с Максом к небольшому холодильнику, достал из него две банки кока-колы и передал одну Максу. – Ты когда-нибудь напивался?
– Я? – покраснел Макс.
– Неважно, ответ мне не нужен. Я хочу просто сказать: так называемый экстаз – это все равно что ощутить себя пьяным под водой. Настоящее название этого состояния – азотный наркоз. Когда на глубине вдыхаешь сжатый воздух, в смеси, попадающей в организм, высокое содержание азота, а азот может стать таким же ядом, как алкоголь. Он действует на разных глубинах и различным образом. Кто-то невосприимчив к нему, с другими это случается всего один раз: у некоторых происходит так часто, что становится почти привычным. А кое-кто от него умирает.
– Почему?
– Потому, что оказаться пьяным под водой – это... хм, действительно тяжелый случай. Самое скверное, часто не понимаешь, что с тобой происходит. Это – сладкое вино, вино-мечта. Забываешь, где ты, и ничто не волнует. Подводная скала на глубине двухсот футов выглядит такой милой, что нельзя не посмотреть на нее поближе; а пытаясь прочитать показания глубиномера или счетчика оставшегося воздуха, не можешь этого сделать: цифры расплываются – ну и черт с ними! – и ты продолжаешь погружаться. С ныряльщиками проводили опыты и установили, что, как правило, на ста пятидесяти футах двадцатипятилетний мужчина в самой лучшей физической форме не может решить простейшую задачу, если не предупрежден о ней заранее.
– Например?
– Например, одна из тех игр, в которые играют дети: положить что-то круглое в круглое отверстие, а квадратное – в квадратное. Он не может этого сделать, не может ничего понять. Теряет всякую способность к новым решениям. Не может корректировать схему погружения. Если случается что-нибудь чрезвычайное: кончается воздух или трубка с загубником выдергиваются из регулятора, – он выживает за счет инстинкта и рефлексов, обусловленных прошлым опытом и подготовкой. Или не выживает.