Белая церковь

Друцэ Ион Пантелеевич

Правда, вытеснить знаменитого фельдмаршала оказалось не так-то просто. Когда новое столкновение с Турцией стало очевидным и был срочно заключен союз с Австрией, Военная коллегия, которой было поручено составить план будущей кампании, создала две армии: одну под началом Потемкина, другой назначен был командовать Румянцев-Задунайский. Но если армия Потемкина насчитывала около ста тысяч человек, армия Румянцева едва достигала сорока; если австрийцы осаждали знаменитый Хотин, а Потемкину было приказано взять очаковскую твердыню, то армия Румянцева сразу была отодвинута в резерв. Перейдя Днестр, фельдмаршал должен был разбить лагерь на речке Куболте и ждать развертывания дальнейших

событий. Его действия были поставлены в зависимость от успехов или неуспехов осады двух крепостей. В рескрипте Военной коллегии, правда, говорилось, что Украинская армия, стоя на Куболте, будет сковывать главные турецкие силы, расположенные на Дунае, но это было вставлено явно для того, чтобы пощадить достоинство героя минувшей войны, ибо какое там, к черту, сковывание! Где Куболта, где Дунай! Другой, может, и не принял бы этого назначения, но Румянцев-Задунайский был еще и крупным государственным деятелем, считавшим себя в ответе за судьбы державы, почему и сидел в эту жару на пустой бочке и обозревал правый берег.

– Бегут, однако, - тихо удивился кто-то.

Офицеры из окружения фельдмаршала уже давно присматривались к странной возне, начавшейся на правом берегу. На окраинах деревушек начали вспыхивать гривки пыли, которые затем, медленно растягиваясь, уходили на запад длинными лисьими хвостами.

– Оно и правда разумнее, - сказал вдруг фельдмаршал.
– Пускай уходят в свои кодры. Подальше от греха.

– Странно, однако, - заметил Эльмпт.
– Мы несем им освобождение, а они от нас бегут.

– Бегут они не от нас, а от турок.

– Да где же турки-то?!

– Перед нами, Иван Карлович, народ-мученик, народ-заложник. Наша переправа через Днестр дает повод туркам обнажить меч, а уж он у них долго без дела не останется.

– Что же, в таком случае давайте смотреть переправу.

– Давайте, - соглашается фельдмаршал, а сам сидит на том же бочонке и не спускает глаз с правого берега. Тем временем сорокатысячная армия, выбравшись из воды, расположилась лагерем. Мирно пасутся лошадки, дымятся кухни. Казаки, увлеченные стиркой, с гоготом ловят готовые вот-вот уплыть по Днестру портки. Солдаты из инженерного корпуса приготовили понтон к спуску на воду. Было самое время произвести осмотр будущей переправы, а грузный фельдмаршал все сидит на своем бочонке. Уже и лисьих хвостов не видать, и деревни опустели вчистую, а он все смотрит в трубу. Причем изучает уже не сам берег, а его основание, вернее, те ноздреватые пещерки, что выступают над кромкой воды. С некоторых пор эти пещерки стали дымиться, и создавалось впечатление, что эти доисторические гиганты выходят из себя.

– Разрешите, ваше сиятельство, выяснить...

– Ну извольте.

Четверть часа спустя двое офицеров в сопровождении небольшого казачьего конвоя уже выбирались из воды на том берегу. Правый берег, по сути, был двойным. Поначалу шел низкий, так называемый малый берег, за ним простиралась узкая, заросшая лопухами и лебедой полоска шагов в сто, и только за ней уже поднималась на дыбы громада доисторических чудовищ. На узкой полосе земли паслись чьи-то козочки, и даже кому-то удалось тут, в низине, слепить хижинку. Так, дом не дом, а все-таки жилище, родные стены и крыша над головой.

– Ну что там?
– спросил адъютант, которому была поручена операция.

Двое казаков, выбравшись из крайней, густо дымившейся пещерки, стояли в глубокой растерянности.

– Ничего нету, ваше благородие... Глубокая яма, заваленная гнилыми пнями, сверху зачем-то камни сложены... Дымиться эта холера будет дня три, не меньше...

– Потушить.

Едва

казаки принялись засыпать песком тлевшие пни, как из другой пещерки вышла женщина с крупными чертами лица. И на лбу, и на щеках у нее красовались темные разводы сажи. Платок, сбитый набок, при воинственной спешке делал ее очень смешной, но добрые, приветливые, умные глаза не допускали снисходительного к себе отношения.

– Кто такая?

– Так... Женщина...

– Ну ясное дело... Зовут-то как?

– Екатерина.

Голос низкий, густой, волнующий. Воины помрачнели. Когда твою государыню зовут Екатериной и ты, молодой офицер, мечтающий о славе, встречаешь в чужой стране этакое чучело, которое, с позволения сказать...

– Да ты хоть знаешь, как зовут нашу императрицу?

– Знаю. Екатеринам повезло.

Улыбнулась широко, от души, но, поскольку воины совсем не собирались разделить ее великую радость по поводу своего везения, она тут же скрылась в одну из пещер. Немного погодя вышла. На этот раз сажи и в помине не было. Волосы подобраны, платочек аккуратно повязан, а кроме того, она вынесла большой кусок белого камня, который протянула одному из офицеров.

– Известь, - сказала она, как бы оправдываясь.

– Зачем тебе известь?

– Побелить.

– Что белить?

– Храм.

– Какой храм?

– Там, наверху...

Запрокинув голову, Екатерина указала на крайний домик, крытый соломой, который стоял так близко к кромке обрыва, что казалось, вот-вот сорвется оттуда. Это был самый обыкновенный деревенский домик, и только если внимательно к нему приглядеться, можно было заметить висевший на шесте небольшой деревянный крест.

– Церковь ваша, что ли?

– Храм спасителя.

Казаки рассмеялись. Офицеры же, помня наказ государыни, что они вступают в дружественную православную страну, сдержала себя. Собственно, Екатерину мало занимало, кто как относится к ее храму. Не спуская глаз с крошечного, крытого соломой домика, она, широко перекрестившись, отвесила лачуге, ютившейся над их головами, глубокий поясной поклон.

– Зачем опустевшему селу побеленный храм?

– Почему опустевшему?..

Встревоженная, замерла, прислушиваясь. В самом деле, оттуда, с горы, доносился сухой треск - били деревом по дереву, и этот треск привел женщину в глубокое волнение.

– И-и-ра!
– всплеснула она руками и, забежав в тот единственный стоявший в низине домик, тут же выбежала. Перевязываясь на ходу уже другим, совершенно чистым платочком, побежала вверх по крутой тропке. Козаки глотали слюну, глядя, как движется под выгоревшей на солнце ситцевой юбкой молодое и крепкое женское тело.

– Ишь как чешет! Молодуха, в самый раз!

– Молода-то она молода, а глянь, сколько их натаскала!

Из-за высокого лопуха выглядывала целая шеренга перепуганных головок.

– Ну, если смолоду поставить себе домик в низине, подальше от села, можно и побольше прижить.

– Голосистые, они до любви охочи.

– Жаль, что часу нету, а то меня тоже бог голосом не обидел.

Взбежав на гору, Екатерина замерла в глубокой растерянности. Оказалось, по подвешенной в церковном дворе доске, служившей вместо колокола, лупила тяжелой палкой женщина, причем била она в нее, сидя на груженной всяким скарбом телеге. Ввиду чрезвычайной поспешности она прямо на телеге подъехала к акации, на которой висела доска, благо ни ворот, ни забора, ничего вокруг той церквушки не было. С лицом окаменелым, безучастным женщина поднимала нескончаемую тревогу на всю округу, и видно было, что, если ее не остановить, она будет колотить до второго пришествия.