Белая Дама Треф
Шрифт:
Однажды Гале и Люсе пришлось сидеть в очереди напротив друг друга. Галя старалась не смотреть на одноклассницу, но ее взгляд на себе чувствовала постоянно. В конце концов не выдержала и подняла глаза на Люсю. Та показала ей правую руку с блестящим золотым кольцом на безымянном пальце. Скобцева, видимо, думала, что Галя очень расстроится при виде кольца, поскольку ни за что не поверила бы в то, что Харину никоим образом не интересует ее новоиспеченный муж Колька. Галя так чисто и спокойно улыбнулась Люсиному кольцу, что его хозяйке стало не по себе. Она в состоянии большой задумчивости зашла к своему врачу. Галя о бывшей
Малыш развивался хорошо и правильно. Довольная своим состоянием Галя бережно несла живот в гардероб. Там, на топчане около окна, сидела Люся Скобцева в широком и одновременно очень нарядном пальто из черной рубчатой ткани. На голове у нее был искусно повязан белый шелковистый платок с черными зигзагами, и оттого черно-белая Люся напоминала актрису зарубежного кинематографа. Галя не могла даже подумать, что Скобцева дожидается именно ее, а потому одевалась не торопясь, осторожно застегивая на выпуклом животе довольно узкое старенькое пальтишко.
На улице Люся догнала ее и схватила за рукав. Галя вздрогнула от неожиданности и сильно огорчилась, что испуг может дурно отразиться на ребенке. Скобцева истолковала это по-своему.
– Я знала, что ты будешь завидовать моему замужеству, – сказала она, – и хочу сразу предупредить: не вздумай устраивать нам какие-нибудь козни, потому что я всегда найду на тебя управу!
Галя вырвала из ее цепких пальцев в черных кожаных перчатках рукав своего пальто и сказала чистую правду:
– Представь, мне глубоко безразлична ваша семья! Я не собираюсь ничего вам устраивать.
– Ага! Так я тебе и поверила! Что тебе остается говорить! Но ты знай, что у меня честная НОРМАЛЬНАЯ семья! Все знают, что мы не поженились до моей беременности из-за Колиной травмы! А про тебя все в городе говорят, что ты сама легла под Ваську, потому что никто на тебя, версту коломенскую, не позарится, даже идиотина Гога Гусь! И нечего мне врать, что у тебя ребенок Колин! В общем, еще раз предупреждаю: если только сунешься к моему мужу со своим… – Люся специально выдержала паузу, чтобы слово, которое она собиралась произнести, ударило больнее, – ублюдком, то пеняй на себя!
И опять Галя ничего не успела ей ответить, потому что Люся быстро, насколько позволял уже немаленький живот, пошла от нее прочь. Да и что Галя могла бы ей ответить? Если уж быть честной перед собой, то она сделала именно то, о чем говорила Скобцева, то есть легла под… только не под Ваську, а под Якушева, что существа дела не меняло. Правильно о ней судачат в Григорьевске. И то, что на нее никто не позарится, – чистая правда. Никто и никогда.
Гале вдруг захотелось разрыдаться, громко, чтобы было слышно на весь Григорьевск, но она знала, что этого делать нельзя. Она – будущая мать и хочет родить здоровенького ребенка, которого уже очень любит. Галя подняла воротничок пальтишка, передернула плечами и пошла к дому, все так же осторожно неся впереди себя живот.
А между тем Сашку Вербицого комиссовали подчистую. Пару месяцев назад он перенес операцию аппендицита в Севастопольском госпитале. Поскольку в то самое время, когда у
Короче говоря, Александр Вербицкий был уже совсем плох, когда попал на операционный стол. Перитонит оказался знатным. Гной, растекшийся по брюшной полости из лопнувшего отростка, видимо, собрали не весь, потому что у больного на следующий день температура зашкалила за сорок, а живот вздулся. В общем, оперировали беднягу Сашку по второму разу. Только могучий молодой организм смог выдержать подобную передрягу. В общей сложности Вербицкий провалялся в госпитале полтора месяца. Когда он выписывался, был так худ, что с трудом узнал в большом зеркале гардероба свое почерневшее лицо. Ко всему прочему он почему-то стал слегка подволакивать правую ногу. Врачи уверяли, что нога – ерунда, потому что разработается. Если же не разработается, то тоже ничего, поскольку о слегка подволакивающейся ноге не стоит даже говорить после того, как они, врачи, спасли его от неминучей смерти.
Сашка не знал, радоваться ему этому или нет. С одной стороны, хорошо, что служба не задалась. Не очень-то она ему нравилась, да и качку он переносил плохо. Над ним вся команда ржала и уверяла, что к концу третьего года он как раз и привыкнет. С другой стороны, ему некуда было возвращаться, кроме как в родной Григорьевск. Туда ему уж очень не хотелось. Родители ничего не писали ни о Лагутенке, ни о Якушеве, которых он отмолотил по первое число. То ли с теми было все в прядке, то ли настолько плохо, что родители боялись сына расстраивать. Сашка и сам расстраиваться не хотел, а потому в своих письмах подобных вопросов не задавал.
Но не это было главной причиной, из-за которой Вербицкий не хотел возвращаться в родной город. В Григорьевске жила Галочка, о которой Сашка не переставал мечтать по ночам, с трудом размещая свое длинное тело на узкой флотской койке. Вот о Галочке родители писали. Они не знали о влюбленности сына и думали, что он полез защищать одноклассницу от насильника как настоящий мужчина, которого они в нем сумели воспитать. Родители писали, что известный ему человек все-таки успел изнасиловать Харину. Она ходит по Григорьевску уже с очень приличным животом, который ни от кого не скрывает, что и правильно. Ребенок ни в чем не виноват, а Галину все только жалеют.
Сашка догадывался, что Лагутенок скорее всего не имеет к Галиному ребенку никакого отношения. Он тогда все-таки успел вовремя. Видимо, гад Якушев не врал, когда трепался о своих коротких отношениях с Хариной. Когда Сашка думал об этом, скрипел зубами и жалел, что не забил Кольку до смерти. Конечно, он в таком случае находился бы сейчас где-нибудь в компании с Лагутенком, но это представлялось лучшим, чем возвращение в Григорьевск, чтобы видеть беременную Галочку и каждый раз при встрече представлять, как она и Колька…